что в даль меня позвало успокоит что меня
Что в даль меня позвало успокоит что меня
Аm F C
У прилавка шум и гам и суета и толчея
Аm G F Dm
Всюду грязь и рыбья чешуя
Аm G F Am G F
Попивают пиво свежего разлива
Am G F Е Аm
Рядышком такие же как я
Пена через край и кружки весело звенят в руках
Бабушка в плаще и в синяках
Попивает пиво и косит игриво
Завлекая старика в очках
Припев:
Am G F
Облезлые стены
Am G F
Опухшие лица мозги животы
G Am
Под хлопьями пены
G F
Навеки уснули дела и мечты
Dm E
Жизнь повернулась спиной
Аm
В пивной
Справа двое мужиков стоят уже давным-давно
Им плевать что не разрешено
Запивают пивом свежего разлива
Мутное багровое вино
Слева громко кашляет сморкается седой толстяк
Слышу я как легкие свистят
Окунает в пиво нос-большую сливу
Для него пять кружечек пустяк
Дым от сигарет столбом и люди словно в облаках
Завтра будет видно,а пока
Попивает пиво свежего разлива
Рядышком зеленая тоска
Рядышком зеленая тоска
Рядышком зеленая тоска
Hm Em
На маленьком плоту сквозь бури, дождь и грозы,
F#7 Hm
Взяв только сны и грезы, и детскую мечту,
Я тихо уплыву, лишь в дом проникнет полночь,
Чтоб рифмами наполнить мир, в котором я живу.
F#m G Em Hm
Ну и пусть будет нелегким мой путь,
Hm Em
Тянут ко дну боль и грусть,
F#7 Hm
Прежних ошибок груз.
Но мой плот, свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло
Вовсе не так уж плох.
Проигрыш: Hm > 2 раза
Я не от тех бегу, кто беды мне пророчил.
Им и сытней, и проще на твердом берегу.
Им не дано понять, что вдруг со мною стало,
что в даль меня позвало, успокоит что меня.
Проигрыш: Cm | C#m | C#m (переход на 1 тон выше)
G#m A F#m C#m
Ну и пусть будет нелегким мой путь,
C#m F#m
Тянут ко дну боль и грусть,
G#7 C#m
Прежних ошибок груз.
Но мой плот, свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло
Вовсе не так уж плох.
Мой маленький плот, свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло
Вовсе не так уж плох.
Припев:
Em
Пой, моя гитара пой.
Am Em
Как люблю я голос твой.
C G Am Em
Дальние дали, мы с тобой видали
C D C Em
И всегда-а-а ты была со мной
Дело осточертело,
Устал от вечной возни.
Рядом идут парадом
Пустынные сонные дни.
Когда уже надоело все,
Когда сломался и скис
Беру я ту, что меня спасет
От тоски.
Припев:
Dm
Пой, моя гитара, пой.
Gm Dm
Как люблю я голос твой!
Bb F Bb Gm
Дальние дали мы с тобой видали,
Dm C Am7 Bb Dm
И всегда-а-а ты была со мной.
Дело осточертело,
Устал от вечной возни.
Рядом идут парадом
Пустые, сонные дни.
Когда уже надоело все,
Когда сломался и скис,
Беру я ту, что меня спасет
От тоски.
Припев:
Пой, моя гитара, пой.
Как люблю я голос твой!
В дальние дали нас дела кидали,
И всегда ты была со мной.
Вступление: D G C D G G
G6
До открытия магазина
G7
Целых двадцать пять минут,
C7
А здоровые мужчины
G6
Полчаса уж тут как тут.
D7 C7/9
Терпеливые мужчины
G7
Уж давно стоят и ждут.
C7
Все похожи, как родные братья,
G6 G7
Те, что на одно лицо.
C7
Ждут, когда позволят брать им
D7
Водочку, наливочку, пивко или винцо.
Припев:
C7 G7
Пора, пора, пора, пора
C7 D7 G7
С утра, с утра по чуть-чуть с утра.
Пора, пора, пора, пора
С утра, с утра по чуть-чуть с утра.
Изнывают в ожидании,
Стерегут универсам.
Не допустят опоздания,
Все сверяют по часам.
Их тяжелые страдания
Сразу видно по носам.
Все похожи, как родные братья,
Те, что на одно лицо.
Ждут, когда позволят брать им
Водочку, наливочку, пивко или винцо.
Am Em
Наливай еще по одному-
F#7 H7 Dm E7
Ведь он не вышел,он совсем ушел.
Am Em
Выпьем,чтобы там ему
F#7 H7 Em
Было хорошо.
И где найти теперь слова,
Чтобы были также хороши?
Разве возраст- сорок два,
Мог бы жить,да жить.
И с натугой верится,
Что не допел он и не доиграл,
А месяц с неба щерится,
Как позавчера.
И выть на небо хочется,
А вокруг такая тишина.
Как его по отчеству?
Вот и я не знал.
Но наверно потому,
Что он видел жизнь другой,
Бывало муторно ему
На одной земле с тобой.
Копытом кони землю бьют,
Все пропахло ладаном,
Ну, а песни-песни после допоют,
Их будет долго надо нам.
F#m A F#m A
Он был без малого умен,
F#m A F#m A
Она без малого красива.
D F#7 Hm
Их жизнь текла неторопливо,
G F#m A F#m A
Весьма похожая на сон.
F#m A F#m A
Трещал будильник в семь утра,
F#m A F#m A
Их разгоняя по работам.
D F#7 Hm
Навстречу будничным заботам,
G F#m A D C#
Которых, как всегда, гора.
F#m A D C#
Чтоб, между прочим, между делом,
F#m A D C#
Тянуть резиновые дни.
F#m A G#m C#
Здоровый дух неся здоровым телом,
D E F#m A F#m A
А впрочем, что тебе до них.
У них все просто и легко,
Все мило и благополучно.
А скуки голосок незвучный,
То рядышком, то далеко.
Но он не пища для ума,
Они так долго привыкали,
Теперь расстанутся едва ли,
С привычками, которых тьма.
И снова времечко бежит,
Его теряем нерадиво.
А жизнь течет неторопливо,
Весьма похожая на жизнь.
Am
Весенним днем с хорошенькой девчонкой
Пошел я в ЗАГС, от счастья чуть живой.
Dm7
Она была в коротенькой юбчонке
F7 E7
И мне кивала молча головой.
Волшебным сном полгода пробежало.
Едва себя почувствовав женой,
Моя Джульетта выпустила жало.
Я понял, что связался с сатаной.
Я, как ишак, пашу на трех работах,
В обед стою за финской колбасой,
Сгоняю за день я четыре пота,
Чтоб раскрутить достачи колесо.
Цветет жена и пухнет словно сдоба,
Ей все давай, давай, давай, давай.
И понял я, что нет любви до гроба,
А есть одни лишь громкие слова.
У нас ковер персидский в туалете,
Из хрусталя помойное ведро.
Пока жена на импортном балете,
Я разгружаю два вагона дров.
Как попугай я в тесной клетке заперт,
Зажат как вол в железные тиски.
Другой давно б от этой жизни запил,
А я же только вою от тоски!
C# G#
Но уж так я устроен, так задуман и скроен,
D#7 G#
И пускай мои песни просты.
G#7 C# G#
Только мне они в радость, ничего мне не надо,
D#7 G# E
Раз со мною гитара и ты.
A E7
Я все время обещаю больше новых не писать,
A
Но опять не сплю ночами. Может лучше не бросать?
A7 D
Мне же очень нравится песни складывать слова,
E7 A
Думаешь, хочу прославиться? Нет, малышка, те не права.
D A
Но уж так я устроен, так задуман и скроен,
E7 A
И пускай мои песни просты.
A7 D A
Только мне они в радость, ничего мне не надо,
E7 A F
Раз со мною гитара и ты.
D# B
Но уж так я устроен, так задуман и скроен,
F7 B
И пускай мои песни просты.
B7 D# B
Только мне они в радость, ничего мне не надо,
F7 B F#
Раз со мною гитара и ты.
H F#7
Подожди, займусь я делом, окопаюсь на земле,
H
Самому все надоело, мне уже не двадцать лет.
H7 E
Скоро все изменится, выйдет дурь из головы,
F#7 H
Что, не очень верится? Ты права, увы.
E H
Но уж так я устроен, так задуман и скроен,
F#7 H
И пускай мои песни просты.
H7 E H
Только мне они в радость, ничего мне не надо,
F#7 H
Раз со мною гитара и ты.
Что в даль меня позвало успокоит что меня
На маленьком плоту сквозь бури, дождь и грозы,
Взяв только сны и грезы и детскую мечту,
Я тихо уплыву, лишь в дом проникнет полночь.
Чтоб рифмами наполнить мир, в котором я живу.
Будет нелегким мой путь,
Тянут ко дну боль и грусть,
Прежних ошибок груз.
Свитый из песен и слов,
Всем моим бедам назло
Вовсе не так уж плох.
Я не от тех бегу, кто беды мне пророчит. Hm Em
Им и сытней, и проще на твердом берегу. Em F #7 Hm
Им не дано понять, что вдруг со мною стало, Hm Em
Что в даль меня позвало, успокоит что меня. Em F #7 Hm
Нить в прошлое порву и дальше будь, что будет – Hm Em
Из монотонных будней я тихо уплыву. Em F #7 Hm
На маленьком плоту, лишь в дом проникнет полночь, Hm Em
Мир новых красок полный, я, быть может, обрету. Em F#7 Hm
Что в даль меня позвало успокоит что меня
Позови меня в даль светлую…
В небольшом русском городке, где-то на окраине, где дальше — за пустырем — виден уже и лес и не дымят трубы, в аккуратном домике из трех комнат жила женщина. Звали женщину красиво — Агриппина, Агриппина Игнатьевна Веселова, попросту — Груша. Было ей тридцать четыре года, и были у нее сын Витька двенадцати лет да брат Николай Игнатьевич, главный бухгалтер пригородного совхоза, да где-то был муж… С мужем они разошлись три года назад: тот взял в подруги… бутылку, и та подруга белоголовая завлекла его куда-то далеко, даже и не слышно было, где он.
Брат Николай приезжал по воскресеньям к сестре и племяннику, старался как-нибудь им помочь, продукты привозил, деньжонок иногда.
И один раз, в воскресенье, приехал он с важным каким-то делом… Но пока дело это не выкладывал, а как обычно они с Витькиной матерью воспитывали Витьку.
— Ну сладу нет — не слушается, и все, — жаловалась мать. — Совсем парень выпрягся…
— Что же это ты, Витька? — гудел большой дядя Николай, постукивая толстыми прокуренными пальцами по клеенке. — Не годится так, не годится. А что же дальше-то будет, если ты уже счас… черт-те чего вытворяешь? Ведь матери-то одной трудно с тобой, как ты это не поймешь.
— Ни дьявола не понимает! На днях чего удумал: взял да соседской свинье глаз выбил…
— Глаз? — удивился дядя Николай.
— Но! Ветеринар, сосед-то… ладно, мужик добрый — не пошел никуда жаловаться. А то было бы дело!
— Зачем же ты ей глаз-то выбил? — спросил дядя.
Лобастый Витька сидел тут же, за столом, делал вид, что усердно читает книгу. Молчал.
— Зачем глаз-то свинье выбил?
— Я нечаянно, — буркнул Витька.
— «Нечаянно»! — воскликнула мать. — Знаю я, как нечаянно… Нечаянно. — И повернулась к брату — рассказать: — Я его все в пример ставлю, ветеринара-то: выучился человек, теперь живет-поживает, в доме-то только живой воды, наверно, нет… Бери, мол, пример — приглядывайся. А он его и невзлюбил…
— При чем же тут животное, если тебе человек не поглянулся? Витьк!
— Разве можно такие вещи делать?! Ты что, живодер, что ли?
— Папа родимый — набычится, и не сдвинешь с места, — заключил дядя Николай. Помолчал. Спросил сестру: — Где он счас? Не слышно?
— «Где»! — горько воскликнула мать. — У него дорог много, и все — веселые.
— Эх, Витька, Витька… — вздохнул дядя Николай. — Что ж ты так живешь-то? А?
— Что ты мне очки втираешь! — осердился дядя Николай. — Читает он. — Потянулся, взял у Витьки книгу. — Что ты читаешь? То ж — задачник! Кто же так задачник читает… как художественную литературу. Менделеев мне нашелся!
— Вот так он меня все время обманывает, — сказала мать. — Спросишь: Витька, выучил уроки? Выучил! А где выучил, где выучил — ничего не выучил, одна улица на уме…
— Ты эту улицу брось, Витька, — резонно стал убеждать дядя Николай. — Она до добра не доведет. Хватишься потом, да поздно будет. Вот он, близко будет, локоть-то, да не укусишь. Улица от тебя не убежит, а время уйдет, не воротишь. Ты лучше возьми да уроки хорошенько выучи, чем… глаза-то свиньям вышибать. Чем выбил-то, камнем, что ли?
Витька водил пальцем по синим клеточкам клеенки. На вопрос только неопределенно поморщился и пожал плечами.
Дядя помолчал и спросил совсем другим тоном — мирно, несколько удивленно:
— Так что, здесь тоже свиней держут?
— Держут, — откликнулась мать. — А чего? Мужик-то в доме, так и держут. Зато всю зиму без горюшка — с мясом. Мужик-то есть, чего не держать?
— Витька, — повернулся дядя к Витьке, — иди учи уроки в ту комнату, мне надо с матерью поговорить.
Витька незаметно с облегчением вздохнул и ушел в другую комнату. Накачка кончилась.
— Я вот о чем с тобой, — заговорил Николай негромко. И посмотрел на часы. — Помнишь, я тебе говорил про мужика-то?
— Это… видал я его в пятницу, говорил с ним…
Груша насторожилась. Заинтересовалась.
— Он придет сегодня… — Николай опять глянул на часы, — через десять минут.
— Батюшки! — испугалась Груша. — Чего же ты молчишь-то сидишь? Надо же хоть маленько прибраться, что ли.
— А что у тебя. Нормально и так…
Груша вскочила было, но оглянула комнату и села опять.
— Так ты расскажи про него… Что хоть за человек-то? Ты откуда его знаешь-то?
— Учился с ним на курсах бухгалтеров вместе…
— Так это когда было-то!
— Давненько. А тут встретил его: я в банк приехал, и он туда же пришел. Ну, разговорились… Ну — как, мол, живешь? То-се… Одинокий он счас — разошлись тоже, двое детей было…
— А чего разошлись-то?
— Вот те на! Так это что же мне, шило на мыло менять?
— Да погоди ты! Пил, счас не пьет — лечился, что ли, или так бросил, не спрашивал. Но твердо знаю, что счас не пьет. Хороший мужик. Я рассказал про тебя: вот, есть, мол, сестра — одинокая тоже, парнишка в пятом классе… Приду, говорит. Посмотри, может, что и выйдет у вас. Чего же одна будешь с этих лет…
Через приоткрытую дверь в горницу Витька слышал весь разговор. Навострил уши.
— Страшно, Коля, — говорила мать. — С одним всадилась до ушей… Но тогда хоть молодая была — простительно, а теперь-то — это уж глупость будет несусветная. Сама себя исклянешь…
— А не торопись, никто тебя силком не гонит, — отвечал на это Николай. — Присмотрись сперва… Да и он, думаю, тоже не кинется сломя голову. Алименты только с него здоровые дерут…
— Да это-то… черт бы его бей, с алиментами, они все нынче с алиментами. И я-то ведь не девка. Был бы человек хороший. Не зряшный какой…
— Да нет, он так-то ничего вроде. Вон он идет! Особо не суетись — тоже не в поле обсевок. Но и… это… не строй из себя… Нормально, как всегда…
— Да уж как-нибудь сумею. А семья-то его где, здесь живет?
Николай не успел ответить. В дверь снаружи постучали.
— Ну? — кивком показал на дверь Николай — откликнись, мол.
Груша чего-то растерялась…
Помолчали и вместе сказали:
Вошел носатый, серьезный, преуспевающий на вид человек лет этак сорока трех — сорока пяти. В добром, сталистого цвета плаще, при шляпе и при большом желтом портфеле. Маленькими глазками сразу с любопытством воткнулся в женщину… Но смотрел ровно столько, сколько позволило первое приличие.
— Ну вот, не заблудился, — сказал он. — Здравствуйте.
Николай поднялся ему навстречу.
Поздоровались за руку.
— Сестра моя… Груша — знакомьтесь, — представил Николай.
Груша, по-молодому еще стройная, ладная, тоже поднялась, подала руку.
— Владимир Николаевич, — назвался гость.
— Груша — это… Графена?
— Агриппина, — сказал Николай. — Это родители наши верующие были, ну, крестили, конечно… Хорошо, я под Миколу-Угодника угодил, а то был бы тоже какой-нибудь… Евлампий. — Николай мелко, насильственно посмеялся. — У нас был в деревне один Евлампий…
— Он потом переменил имя, — сказала Груша.
— Да, потом, правда, променял на… забыл, кто он стал-то?
— Тезки, значит. — Владимир Николаевич тоже искуссвенно посмеялся.
— Садитесь, — пригласила Груша.
— Спасибо. Я бы разделся…
— О Господи! — спохватилась Груша. И покраснела. — Раздевайтесь, пожалуйста!
Она была еще хороша, Груша. Особенно заметно стало это, когда она суетилась и на тугие скулки ее набежал румянец, и глаза, широко расставленные, простодушно, искренне засмеялись.
Владимир Николаевич опять ненароком прицелился к ней мелким, острым взглядом.
— Витька! — громко позвал дядя Коля. — Иди-ка сюда.
— Познакомься с… дядей Володей, — сказал дядя Коля.
Что в даль меня позвало успокоит что меня
Позови меня в даль светлую…
В небольшом русском городке, где-то на окраине, где дальше — за пустырем — виден уже и лес и не дымят трубы, в аккуратном домике из трех комнат жила женщина. Звали женщину красиво — Агриппина, Агриппина Игнатьевна Веселова, попросту — Груша. Было ей тридцать четыре года, и были у нее сын Витька двенадцати лет да брат Николай Игнатьевич, главный бухгалтер пригородного совхоза, да где-то был муж… С мужем они разошлись три года назад: тот взял в подруги… бутылку, и та подруга белоголовая завлекла его куда-то далеко, даже и не слышно было, где он.
Брат Николай приезжал по воскресеньям к сестре и племяннику, старался как-нибудь им помочь, продукты привозил, деньжонок иногда.
И один раз, в воскресенье, приехал он с важным каким-то делом… Но пока дело это не выкладывал, а как обычно они с Витькиной матерью воспитывали Витьку.
— Ну сладу нет — не слушается, и все, — жаловалась мать. — Совсем парень выпрягся…
— Что же это ты, Витька? — гудел большой дядя Николай, постукивая толстыми прокуренными пальцами по клеенке. — Не годится так, не годится. А что же дальше-то будет, если ты уже счас… черт-те чего вытворяешь? Ведь матери-то одной трудно с тобой, как ты это не поймешь.
— Ни дьявола не понимает! На днях чего удумал: взял да соседской свинье глаз выбил…
— Глаз? — удивился дядя Николай.
— Но! Ветеринар, сосед-то… ладно, мужик добрый — не пошел никуда жаловаться. А то было бы дело!
— Зачем же ты ей глаз-то выбил? — спросил дядя.
Лобастый Витька сидел тут же, за столом, делал вид, что усердно читает книгу. Молчал.
— Зачем глаз-то свинье выбил?
— Я нечаянно, — буркнул Витька.
— «Нечаянно»! — воскликнула мать. — Знаю я, как нечаянно… Нечаянно. — И повернулась к брату — рассказать: — Я его все в пример ставлю, ветеринара-то: выучился человек, теперь живет-поживает, в доме-то только живой воды, наверно, нет… Бери, мол, пример — приглядывайся. А он его и невзлюбил…
— При чем же тут животное, если тебе человек не поглянулся? Витьк!
— Разве можно такие вещи делать?! Ты что, живодер, что ли?
— Папа родимый — набычится, и не сдвинешь с места, — заключил дядя Николай. Помолчал. Спросил сестру: — Где он счас? Не слышно?
— «Где»! — горько воскликнула мать. — У него дорог много, и все — веселые.
— Эх, Витька, Витька… — вздохнул дядя Николай. — Что ж ты так живешь-то? А?
— Что ты мне очки втираешь! — осердился дядя Николай. — Читает он. — Потянулся, взял у Витьки книгу. — Что ты читаешь? То ж — задачник! Кто же так задачник читает… как художественную литературу. Менделеев мне нашелся!
— Вот так он меня все время обманывает, — сказала мать. — Спросишь: Витька, выучил уроки? Выучил! А где выучил, где выучил — ничего не выучил, одна улица на уме…
— Ты эту улицу брось, Витька, — резонно стал убеждать дядя Николай. — Она до добра не доведет. Хватишься потом, да поздно будет. Вот он, близко будет, локоть-то, да не укусишь. Улица от тебя не убежит, а время уйдет, не воротишь. Ты лучше возьми да уроки хорошенько выучи, чем… глаза-то свиньям вышибать. Чем выбил-то, камнем, что ли?
Витька водил пальцем по синим клеточкам клеенки. На вопрос только неопределенно поморщился и пожал плечами.
Дядя помолчал и спросил совсем другим тоном — мирно, несколько удивленно:
— Так что, здесь тоже свиней держут?
— Держут, — откликнулась мать. — А чего? Мужик-то в доме, так и держут. Зато всю зиму без горюшка — с мясом. Мужик-то есть, чего не держать?
— Витька, — повернулся дядя к Витьке, — иди учи уроки в ту комнату, мне надо с матерью поговорить.
Витька незаметно с облегчением вздохнул и ушел в другую комнату. Накачка кончилась.
— Я вот о чем с тобой, — заговорил Николай негромко. И посмотрел на часы. — Помнишь, я тебе говорил про мужика-то?
— Это… видал я его в пятницу, говорил с ним…
Груша насторожилась. Заинтересовалась.
— Он придет сегодня… — Николай опять глянул на часы, — через десять минут.
— Батюшки! — испугалась Груша. — Чего же ты молчишь-то сидишь? Надо же хоть маленько прибраться, что ли.
— А что у тебя. Нормально и так…
Груша вскочила было, но оглянула комнату и села опять.
— Так ты расскажи про него… Что хоть за человек-то? Ты откуда его знаешь-то?
— Учился с ним на курсах бухгалтеров вместе…
— Так это когда было-то!
— Давненько. А тут встретил его: я в банк приехал, и он туда же пришел. Ну, разговорились… Ну — как, мол, живешь? То-се… Одинокий он счас — разошлись тоже, двое детей было…
— А чего разошлись-то?
— Вот те на! Так это что же мне, шило на мыло менять?
— Да погоди ты! Пил, счас не пьет — лечился, что ли, или так бросил, не спрашивал. Но твердо знаю, что счас не пьет. Хороший мужик. Я рассказал про тебя: вот, есть, мол, сестра — одинокая тоже, парнишка в пятом классе… Приду, говорит. Посмотри, может, что и выйдет у вас. Чего же одна будешь с этих лет…
Через приоткрытую дверь в горницу Витька слышал весь разговор. Навострил уши.
— Страшно, Коля, — говорила мать. — С одним всадилась до ушей… Но тогда хоть молодая была — простительно, а теперь-то — это уж глупость будет несусветная. Сама себя исклянешь…
— А не торопись, никто тебя силком не гонит, — отвечал на это Николай. — Присмотрись сперва… Да и он, думаю, тоже не кинется сломя голову. Алименты только с него здоровые дерут…
— Да это-то… черт бы его бей, с алиментами, они все нынче с алиментами. И я-то ведь не девка. Был бы человек хороший. Не зряшный какой…
— Да нет, он так-то ничего вроде. Вон он идет! Особо не суетись — тоже не в поле обсевок. Но и… это… не строй из себя… Нормально, как всегда…
— Да уж как-нибудь сумею. А семья-то его где, здесь живет?
Николай не успел ответить. В дверь снаружи постучали.
— Ну? — кивком показал на дверь Николай — откликнись, мол.
Груша чего-то растерялась…
Помолчали и вместе сказали:
Вошел носатый, серьезный, преуспевающий на вид человек лет этак сорока трех — сорока пяти. В добром, сталистого цвета плаще, при шляпе и при большом желтом портфеле. Маленькими глазками сразу с любопытством воткнулся в женщину… Но смотрел ровно столько, сколько позволило первое приличие.
— Ну вот, не заблудился, — сказал он. — Здравствуйте.
Николай поднялся ему навстречу.
Поздоровались за руку.
— Сестра моя… Груша — знакомьтесь, — представил Николай.
Груша, по-молодому еще стройная, ладная, тоже поднялась, подала руку.
— Владимир Николаевич, — назвался гость.
— Груша — это… Графена?
— Агриппина, — сказал Николай. — Это родители наши верующие были, ну, крестили, конечно… Хорошо, я под Миколу-Угодника угодил, а то был бы тоже какой-нибудь… Евлампий. — Николай мелко, насильственно посмеялся. — У нас был в деревне один Евлампий…
— Он потом переменил имя, — сказала Груша.
— Да, потом, правда, променял на… забыл, кто он стал-то?
— Тезки, значит. — Владимир Николаевич тоже искуссвенно посмеялся.
— Садитесь, — пригласила Груша.
— Спасибо. Я бы разделся…
— О Господи! — спохватилась Груша. И покраснела. — Раздевайтесь, пожалуйста!
Она была еще хороша, Груша. Особенно заметно стало это, когда она суетилась и на тугие скулки ее набежал румянец, и глаза, широко расставленные, простодушно, искренне засмеялись.
Владимир Николаевич опять ненароком прицелился к ней мелким, острым взглядом.
— Витька! — громко позвал дядя Коля. — Иди-ка сюда.
— Познакомься с… дядей Володей, — сказал дядя Коля.