Басаната что это такое
Басан, басан, басана, или Ой, да невечерняя!
«Не поймает, не догонит,
Только кровь по жилам стонет.
Стонет, душу разрывая, хоп-хоп-хоп,
Не догонит, не поймает, хоп-хоп-хоп. «
Ее легко было расколоть-развести на любую цыганскую мелодию. В любом возрасте. Как бы она не «играла в войну», или не чувствовала себя «по погоде». Потому что при первых звуках у мусика начинало подрагивать плечо, и нога делала характерное движение, будто приподнимая воображаемую необъятную юбку.
Под копытом пыль клубится,
Несёт шальную кобылицу.
За ней конь лихой, задорный, хоп-хоп-хоп,
Молодой, черноголовый, хоп-хоп-хоп.
Ай, нэ-нэ-нэ, ай, нэ-нэ-нэ, хоп-хоп-хоп,
Молодой, черноголовый, хоп-хоп-хоп.
Кака-така любовь! Делать нечего дурам! Тоже мне горе! «Идите, девушки, домой».(Пьер-Жан Беранже).
«Вернись, туман мне шепчет белый,вернись, ручей мне говорит. «
***
Что-то опять на цыганочку сшибает: та безудержная отчаянная удаль и вера в Жизнь. Мамочка, где ты? Мы Там с тобой еще потанцуем цыганочку на бис. С Выходом.
. «Дела нет мне до такого, до речистого,
Я любви, любви хотела чувства чистого
Да в душе огня уж нет, потухло зарево.
Эх! Пой, звени, моя гитара, разговаривай. » («О вопль женщин всех времен. » Жители разных планет. Не договоримся. С речистыми и, тем более, с теми, кто наоборот. Счастья тем, кому повезло со Встречей!) Но до чего хороша, пластична Светлана Янковская!
И разве только она! Немыслимо хороши! Понимаю тех, из русской классики, кто терял голову из-за таких цыганских красавиц.
«. Перебор… и квинта вновь
Ноет-завывает;
Приливает к сердцу кровь,
Голова пылает. «
«. Пусть больнее и больней
Занывают звуки,
Чтобы сердце поскорей
Лопнуло от муки!»
«. Шумно скачут сверху вниз
Звуки врассыпную,
Зазвенели, заплелись
В пляску круговую.
Словно табор целый здесь,
С визгом, свистом, криком
Заходил с восторгом весь
В упоеньи диком. «
«Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,
С голубыми ты глазами, моя душечка. «
. Личные ассоциации такие:
В той юной поэме (к слову, о лирическом герое)строчки в моем тогдашнем жанре: лирические репортажи(порой рифмованные), песни акынши (что вижу-слышу, то и пою). Тогда из соседнего кабинета слышалась «Кармен-сюита»:
«Кармен-сюита.
Любовь убита.
Грозящей двойкой.
Ах, милый, стоит ли. «
«Светлана Тома (псевдоним взят по фамилии её прабабушки) запомнилась зрителям в первую очередь по ролям цыганок: Маши (Живой труп, 1968), Рады (Табор уходит в небо, 1976) и Тины (Мой ласковый и нежный зверь, 1978), однако никаких цыганских корней у нее нет, по отцу она — русская, а по матери — еврейка. Её мать Ида Сауловна в 1930-е годы была связной коммунистического подполья в Бессарабии, вместе с сестрами Бертой, Саррой, Ревеккой, Адель, Анной в подвале своего дома прятала подпольщиков и содержала склад запрещенной литературы.»
Вот, хотела же просто потанцевать.»Об этом», а не умничать, информировать, но никуда от себя, дурищи, не деться. Ай, ромалэ!
Кстати, ни у кого нет знакомого цыганского табора поблизости.
Шнуров: «Разговор в вагоне-ресторане». На 100-летии А.Галича
Вечер, поезд, огоньки,
Дальняя дорога.
Дай-ка, братец, мне трески
И водочки немного.
Басан, басан, басана,
Басаната, басаната.
Что с вином, что без вина –
Мне на сердце косовато.
Я седой не по годам
И с ногою высохшей,
Ты слыхал про Магадан?
Не слыхал?! Так выслушай.
А случилось дело так:
Как-то ночью странною
Заявился к нам в барак
Кум со всей охраною.
Я подумал, что конец,
Распрощался матерно.
Малосольный огурец
Кум жевал внимательно.
Скажет слово и поест,
Морда вся в апатии.
«Был, – сказал он, – говны, съезд
Славной нашей партии.
Про Китай и про Лаос
Говорились прения,
Но особо встал вопрос
Про Отца и Гения».
Кум докушал огурец
И закончил с мукою:
«Оказался наш Отец
Не отцом, а сукою. «
Полный, братцы, ататуй!
Панихида с танцами!
И приказано статуй
За ночь снять на станции.
Ты представь – метёт метель,
Темень, стужа адская,
А на Нём – одна шинель
Грубая, солдатская.
И стоит Он напролом,
И летит, как конница,
Я сапог Его – кайлом,
А сапог не колется!
огляделся я вокруг –
Дай-ка, мол, помешкаю!
У статуя губы вдруг
Тронулись усмешкою.
Помню, глуп я был и мал,
Слышал от родителя,
Как родитель мой ломал
Храм Христа-Спасителя.
А это ж Гений всех времён,
Лучший друг навеки!
Все стоим, ревмя ревём,
И вохровцы, и зэки.
Я кайлом по сапогу
Бью, как неприкаянный,
И внезапно сквозь пургу
Слышу голос каменный:
«Был я Вождь вам и Отец,
Сколько мук намелено!
Что ж ты делаешь, подлец?!
Брось кайло немедленно!»
Но тут шарахнули запал,
Применили санкции –
Я упал, и Он упал,
Завалил полстанции.
Ну, скостили нам срока,
Приписали в органы,
Я живой ещё пока,
Но, как видишь, дёрганный.
Басан, басан, басана,
Басаната, басаната!
Лезут в поле из окна
Бесенята, бесенята.
Отвяжитесь, мертвяки!
К чёрту, ради Бога.
Вечер, поезд, огоньки,
Дальняя дорога.
Цыганская венгерка
Две гитары, зазвенев,
Жалобно заныли…
С детства памятный напев,
Старый друг мой — ты ли?
Как тебя мне не узнать?
На тебе лежит печать
Буйного похмелья,
Горького веселья!
Это ты, загул лихой,
Ты — слиянье грусти злой
С сладострастьем баядерки —
Ты, мотив венгерки!
Квинты резко дребезжат,
Сыплют дробью звуки…
Звуки ноют и визжат,
Словно стоны муки.
Что за горе? Плюнь, да пей!
Ты завей его, завей
Веревочкой горе!
Топи тоску в море!
Вот проходка по баскам
С удалью небрежной,
А за нею — звон и гам
Буйный и мятежный.
Перебор… и квинта вновь
Ноет-завывает;
Приливает к сердцу кровь,
Голова пылает.
Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,
С голубыми ты глазами, моя душечка!
Замолчи, не занывай,
Лопни, квинта злая!
Ты про них не поминай…
Без тебя их знаю!
В них хоть раз бы поглядеть
Прямо, ясно, смело…
А потом и умереть —
Плевое уж дело.
Как и вправду не любить?
Это не годится!
Но, что сил хватает жить,
Надо подивиться!
Соберись и умирать,
Не придет проститься!
Станут люди толковать:
Это не годится!
Отчего б не годилось,
Говоря примерно?
Значит, просто все хоть брось…
Оченно уж скверно!
Доля ж, доля ты моя,
Ты лихая доля!
Уж тебя сломил бы я,
Кабы только воля!
Уж была б она моя,
Крепко бы любила…
Да лютая та змея,
Доля, — жизнь сгубила.
По рукам и по ногам
Спутала-связала,
По бессонныим ночам
Сердце иссосала!
Как болит, то ли болит,
Болит сердце — ноет…
Вот что квинта говорит,
Что басок так воет.
Шумно скачут сверху вниз
Звуки врассыпную,
Зазвенели, заплелись
В пляску круговую.
Словно табор целый здесь,
С визгом, свистом, криком
Заходил с восторгом весь
В упоеньи диком.
Звуки шепотом журчат
Сладострастной речи…
Обнаженные дрожат
Груди, руки, плечи.
Звуки все напоены
Негою лобзаний.
Звуки воплями полны
Страстных содроганий…
Басан, басан, басана,
Басаната, басаната,
Ты другому отдана
Без возврата, без возврата…
Что за дело? ты моя!
Разве любит он, как я?
Нет — уж это дудки!
Доля злая ты моя,
Глупы эти шутки!
Нам с тобой, моя душа,
Жизнью жить одною,
Жизнь вдвоем так хороша,
Порознь — горе злое!
Эх ты, жизнь, моя жизнь…
К сердцу сердцем прижмись!
На тебе греха не будет,
А меня пусть люди судят,
Меня бог простит…
Что же ноешь ты, мое
Ретиво сердечко?
Я увидел у нее
На руке колечко.
Басан, басан, басана,
Басаната, басаната!
Ты другому отдана
Без возврата, без возврата!
Эх-ма, ты завей
Веревочкой горе…
Загуляй да запей,
Топи тоску в море!
Вновь унылый перебор,
Звуки плачут снова…
Для чего немой укор?
Вымолви хоть слово!
Я у ног твоих — смотри —
С смертною тоскою,
Говори же, говори,
Сжалься надо мною!
Неужель я виноват
Тем, что из-за взгляда
Твоего я был бы рад
Вынесть муки ада?
Что тебя сгубил бы я,
И себя с тобою…
Лишь бы ты была моя,
Навсегда со мною.
Лишь не знать бы только нам
Никогда, ни здесь, ни там
Расставанья муки…
Слышишь… вновь бесовский гам,
Вновь стремятся звуки…
В безобразнейший хаос
Вопля и стенанья
Все мучительно слилось.
Это — миг прощанья.
Уходи же, уходи,
Светлое виденье.
У меня огонь в груди
И в крови волненье.
Милый друг, прости-прощай,
Прощай — будь здорова!
Занывай же, занывай,
Злая квинта, снова!
Как от муки завизжи,
Как дитя от боли,
Всею скорбью дребезжи
Распроклятой доли!
Пусть больнее и больней
Занывают звуки,
Чтобы сердце поскорей
Лопнуло от муки!
Работа над пониманием поэтического текста в школе 1
Пять стихотворений о любви
Лекция № 9
Надо наслаждаться этими днями, потому что лучше их ничего в году и не будет. Смотрите, какая свежесть, какое чудо! Так бы и смотрел бы, и смотрел бы, и смотрел. (О магнитофоне.) Как там, что-то крутится? (Смеется.)
Мы говорили на прошлой лекции о том, что на уроках русского языка можно заниматься текстами. Причем оказалось, судя по практике учителей, что может быть три рода занятий с текстами.
Во-первых, дети сами пишут. Это – очень редкое занятие. Я в прошлый раз говорил о том, что детям даются рифмы, причем самые шаблонные. Это ведь есть буриме: даются сложнейшие рифмы, чтобы они по смыслу были очень разные, и надо так извернуться, чтобы их соединить строчками. Ну, это взрослые люди играют, особенно поэты любят такие игры, а детям надо дать попроще. Говорят, что это плохо, потому что мы приучаем детей к шаблону. А мы не приучаем детей к шаблону (напротив, мы радуемся каждой их находке), а хотим показать, как устроен стихотворный текст. И вот идет работа по отбору тех вариантов, которые предлагают ученики: что подходит, что не подходит – не подходит грамматически, не подходит по размеру, не подходит, потому что нескладно получается по смыслу.
Второе – это мы подбираем текст, который насыщен каким-то грамматическим материалом. У учителя все время горит в памяти какой-то огонек: читает произведение, наслаждается, говорит: «Ох, здорово!» – а сам подсчитывает: очень много глаголов несовершенного вида, надо использовать. Или: о, сколько непереходных глаголов! Текст этот дам для того, чтобы записали дети и потом над ним поработали.
Ну и, конечно, третий вид работы, о чем я сегодня хочу говорить, – это работа над пониманием литературного текста. Дети уходят из школы, не научившись понимать поэтический текст. Я бы хотел рассказать, как можно с учениками провести занятия по анализу некоторых стихотворных, поэтических текстов.
Все стихи – я думаю, это хорошо – стихи на нескольких уроках посвятить одной теме. А тема очень актуальная для подростков – старших классов, скажем. Это все стихи о любви. Ясно, что старшеклассники еще стесняются этой темы, а может быть, уже и не стесняются, – я плохо знаю современных старшеклассников, – во всяком случае это для них интересно.
Александр Александрович Реформатский как-то шутил на 1-м курсе, когда к нему приходили на лекцию о соотношении звука и буквы: «А сейчас я напишу неприличное». Студенты в недоумении, в удивлении, немножко шокированы: что это он неприличное напишет? Подходит к доске, пишет: «Люблю». Посмеялся над наивностью молодых людей, которые еще о любви, может быть, стесняются говорить.
Так вот, пять стихотворений, посвященных любви. Это к чему ведет? К тому, что сопоставляется, как на одну тему можно писать очень разные стихи.
Вот Пушкин, его знаменитое стихотворение «Для берегов отчизны дальной». На этот текст можно истратить целый урок. Во-первых, потому, что это – одно из самых замечательных произведений Пушкина. Кстати, недописанное: остался неоконченный вариант.
Первый вопрос: как читать? Учитель должен прочесть, а ученикам рассказать, что русский стих бывает трех видов: это говорной, ораторский и напевный 2 . Что здесь избрать?
Говорной стих нам всем известен по, скажем, произведениям Пушкина. Это именно непритязательная, свободная, льющаяся речь.
Не мысля гордый свет забавить,
Вниманье дружбы возлюбя,
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной.
Вот, спокойно льется речь. Выделяются отдельные слова, когда они по смыслу важны. Неверно читать, например: Залог достойнее тебя. Не тебя должно быть выделено, а достойнее тебя. Если достойнее тебя – значит, достойнее, чем ты, что совершенно невежливо. Залог достойнее тебя.
Вот такие разговорные, неназойливые выделения, игра интонациями, текучесть этих интонаций, их перетекание из одной строки в другую – это говорной стих. Разговорный, или, лучше, говорной стих.
– это из Ломоносова. Ну, точно так же и у Маяковского: строки даже графически выделены, на некоторых голос становится громче, используется чисто ораторская эмоция: восхищение, восторг, гнев, негодование, недоумение, удивление – то, чем обычно оратор украшает свою речь.
И, наконец, напевный стих: это то, что мы знаем по Некрасову, по многим символистам (поет):
Ох, беда приключилася стра-а-ашная,
Мы такой не знавали вовек:
Как у нас, голова бесшаба-а-ашная,
Застрелился чужой человек.
Что же годится для стихотворения Пушкина? Кроме этих трех типов, могут быть какие-то их соединения. Ну, напевный стих явно не годится (поет):
Для берего-о-ов отчи-и-изны да-а-альной
Ты покида-а-ла кра-ай чужо-о-ой.
Нет. Ораторский стих:
Очевидно, стихотворение Пушкина требует особого чтения. Это говорной стих, но от ораторского идет сильная паузировка: паузы рассечены; и от напевного – некоторые слова произносятся замедленно:
Но там, увы, где неба своды
Сияют в блеске голубом,
Где тень олив легла на воды,
Заснула ты последним сном.
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой –
А с ним и поцелуй свиданья.
Но жду его; он за тобой.
Предполагаемый портрет Амалии Ризнич. Рис. А. Пушкина
Немножко надо рассказать ученикам о том, кому посвящено это стихотворение. Я бы даже такую мысль проводил, что стараться слишком много знать не надо. Когда, скажем, «Я помню чудное мгновенье», посвященное Керн, читают и рассказывают – ух – про Керн то, се, пятое, десятое, – этим отяжеляют текст, внимание к тексту делают слишком назойливым.
Поэтому лишь только минимальное: кто такая Амалия Ризнич, которой по преданию посвящено это стихотворение? Сам Пушкин его не окончил, и в тексте названия «Амалии Ризнич» нет, но традиция связывает эти стихи с нею.
Просто все знают, – мемуаристы установили, – что в Одессе Пушкин встречался с этой гречанкой, Амалией Ризнич. Жена греческого негоцианта, то есть сравнительно крупного торговца, который привозил из Греции товары. А дальше известно, что она действительно уехала в Грецию и к тому времени, когда стихотворение написано, – 1830 год, – умерла. Поэтому предполагают, что оно связано с увлечением Пушкина Амалией Ризнич.
Вы не заметили странности в этом тексте, а? Есть какая-то удивительная странность, нет? Так вот, это означает, что в таком виде и надо читать. Это же неоконченный текст. Давайте прочитаем последнее четверостишие:
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой –
А с ним и поцелуй свиданья.
Но жду его; он за тобой.
С кем – с ним? Тут же нет слова в единственном числе. А как это получилось? были такие строки:
Но сладкий поцелуй свиданья.
Его я жду: он за тобой.
А с ним и поцелуй свиданья.
Но жду его; он за тобой,
– не заметив, что местоимение с ним повисло в воздухе. До этого: твоя краса – единственное число, но женский род; твои страданья – множественное число.
Борис Викторович Томашевский вышел из этой трудности таким образом: во всех собраниях сочинений по предложению Томашевского 5 читается: а с ними:
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой –
А с ними поцелуй свиданья.
Но жду его; он за тобой.
Чтобы сохранить эту горькую паузу, пожалуй, стоит оставить тот неправильный текст, что я вам прочел. Ну, каждый учитель, конечно, это решает по-своему. А то, что это не бросается в глаза, то, что это проходит, – ну, вот сейчас мы видели, что вы примирились с этим и не закричали: какая бессмыслица! – наверное, так читать можно. Но это, я думаю, можно даже ученикам рассказать и сказать: пусть они сами тоже выбирают что хотят.
Теперь: в тексте есть – говорят – артикуляционная метафора:
Уста: [та] – раскрываются, разлука, губы расходятся. И надежда на свидание: дальше идет: [та – ат]. Свои уста оторвала.
Ну, может быть, это искусственно, я на этом не настаиваю, и опять можно обратиться к детям и сказать: как вы считаете – это нарочито? Стих Пушкина страшно естественно звучит!
Но там, увы, где неба своды
Сияют в блеске голубом,
Где тень олив легла на воды,
Заснула ты последним сном.
И дальше – опять та же высокая лексика:
Твоя краса, твои страданья. Мы обычно о чужих страданиях ничего не знаем, но верим, что Пушкин пишет правду: действительно, были эти страдания.
Исчезли в урне гробовой – перифраза, в значении «смерть».
Можно подчеркнуть (или не надо подчеркивать), что это писал Пушкин – верующий человек. Это надежда на встречу за гробом.
Томленья страшного разлуки – понятно ли ученикам? Разлука, которая вызывает страшное томленье, страшную муку, страшные, тяжелые переживания?
Мой стон молил не прерывать. Можно обратить внимание, – это уже разговор о поэзии пойдет, – что поэзия не требует дословной, достоверной правдивости. Можно думать, что Пушкин не так уж точно описал свои переживания, свое поведение. Я долго плакал пред тобой. – конечно, человек расстается с любимой женщиной, но все-таки эпоха сентиментализма прошла, можно усомниться в том, что он в прямом смысле плакал.
Мои хладеющие руки. При разлуке – разве это естественно, что руки хладеют? Может быть, это перифраза? метафора?
Тебя старались удержать. – Ну, если человек отплывает на корабле, наверное, бессмысленно стараться его удержать.
Так что правда искусства – это не та правда, которую сообщают в разных сводках, сведениях, в прогнозе погоды, в газетных заметках. Правда искусства допускает метафорическое, иносказательное выражение. И вот я бы обратил внимание учеников на то, что эти строки вряд ли рисуют так уж точно то, что было при расставании двух любящих людей, но тем не менее создается впечатление глубокой правды. Потому что правдив язык, это язык, проникнутый правдой, потому что все пронизано поэзией, которая иногда требует, чтобы было сказано не то, что протокольно зафиксировано.
Ну вот, я думаю, так об этом стихотворении можно рассказать.
Лев Николаевич Толстой, и Фет, и Блок любили цыганское пение. В Петербурге ездили в такой то ли трактир, то ли ресторан «Стрельна», где выступал цыганский хор. И где цыгане вели себя с посетителями вполне пристойно, но немножко иногда вольно: то есть могли взять и сесть на колени посетителю.
Так вот этот вольный ресторанчик или фешенебельный трактир привлекал интеллигенцию своими цыганскими хорами. И под влиянием этого цыганского хора сам Аполлон Григорьев стал играть на гитаре и стал виртуозом. Он бросил рояль, на котором тоже прекрасно играл, и собирались гости, чтобы слушать его игру на рояле, но он отдал предпочтение гитаре, и его игра на гитаре вызывала восхищение современников, в том числе тех, которых я назвал.
Стихотворение «Цыганская венгерка» написано, как будто это цыганское напевное такое выступление хора цыган. Немножко нужно сказать еще, кто такой был Аполлон Григорьев. Он писал не только в духе цыганской лирики, у него есть философская лирика, очень глубокая. По убеждению он был славянофил. Но славянофил не кондовый, не такой, чтобы неистовствовать в славянофильстве. Он был, так сказать, волонтер славянофильства. Печатался в «Москвитянине».
Прекрасный критик. Писал, правда, довольно водянисто, но очень интересные идеи высказывал. В своих статьях обрушивался всячески на Лермонтова, и секрет понятен, потому что он во многих случаях был близок Лермонтову, и это было отталкивание.
Он – автор известного высказывания, мне кажется, очень неприятного: «У нас нет никого, кроме Пушкина». Значит, в противовес Лермонтову – Пушкина. Но я думаю, что, когда это писал в середине прошлого века Аполлон Григорьев, у нас был все-таки Лермонтов, хоть его и не любил, у нас был Тургенев, у нас начинал Достоевский, у нас был Сергей Тимофеевич Аксаков, и вообще перечень: был Боратынский, был Батюшков, и вообще это можно продолжать очень долго. Так что попытка свести всю русскую поэзию, все богатство русской литературы к одному генералиссимусу – по-моему, это унижает даже Пушкина.
Ну вот, это я высказал свое недовольство. А теперь – «Цыганская венгерка».
Две гитары, зазвенев,
Жалобно заныли.
С детства памятный напев,
Старый друг мой – ты ли?
Как тебя мне не узнать?
На тебе лежит печать
Буйного похмелья,
Горького веселья!
Вот, между прочим, многие учителя испугаются, что это иногда нескромная такая песня: буйное похмелье.
Что за горе? Плюнь да пей!
Ты завей его, завей,
Веревочкой горе!
Топи тоску в море!
Перебор – и квинта вновь
Ноет, завывает;
Приливает к сердцу кровь,
Голова пылает.
Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,
С голубыми ты глазами, моя душечка!
Соберись и умирать,
Не придет проститься!
Станут люди толковать:
Это не годится!
Отчего б не годилось,
Говоря примерно?
Значит, просто все хоть брось.
Оченно уж скверно!
Доля ж, доля ты моя,
Ты лихая доля!
Уж тебя сломил бы я,
Кабы только воля!
Шумно скачут сверху вниз
Звуки врассыпную,
Зазвенели, заплелись
В пляску круговую.
Словно табор целый здесь,
С визгом, свистом, криком
Заходил с восторгом весь
В упоенье диком.
Звуки все напоены
Негою лобзаний.
Звуки воплями полны
Страстных содроганий.
Басан, басан, басана,
Басаната, басаната,
Ты другому отдана
Без возврата, без возврата.
Эх ты, жизнь моя, жизнь.
К сердцу сердцем прижмись!
Что же ноешь ты, мое
Ретиво сердечко?
Я увидел у нее
На руке колечко.
Басан, басан, басана,
Басаната, басаната,
Ты другому отдана
Без возврата, без возврата!
Эх-ма, ты завей
Веревочкой горе.
Загуляй да запей,
Топи тоску в море!
Значит, заметил обручальное кольцо, поэтому:
– Ты другому отдана Без возврата, без возврата! – начавшееся было увлечение так внезапно и резко оборвано.
Ну вот, я думаю, это стихотворение хорошо хотя бы тем, что оно очень резко контрастно стихотворению Пушкина. Там высокая любовь, самоотверженная, с надеждой на продолжение за пределами земной жизни, а здесь – земная любовь, с неистовством, с пляской, чувственная любовь. Ученикам можете этого не говорить.
Я хочу обратить ваше внимание на ритмическое построение: во-первых, впервые в русской поэзии появляется заумь: подражание какой-то игре гитары:
Подражание гитары, ну а по существу – это заумь, то есть упоение звуком, который лишен смысла. Дальше: обратите внимание на напевные вариации ритма. Вообще это хорей:
– четырехстопная строка и трехстопная.
С детства памятный напев,
Старый друг мой – ты ли?
Опять: четыре стопы – три стопы. Я думаю, ученикам надо об этом сказать, учить их обращать внимание на ритмику.
И вдруг – отступление:
Что за горе? Плюнь да пей!
Ты завей его, завей
Веревочкой горе!
Топи тоску в море!
Замечаете, что стих звучит совершенно необычно? И потом повторяется:
Эх-ма, ты завей
Веревочкой горе.
Загуляй да запей,
Топи тоску в море!
– тот же ритмический ход.
Вот в русской поэзии есть шевченковский стих: это хорей, в котором ударение с первого слога перенесено на второй. Ведь украинский язык с его полнотой гласных звуков допускает и тоническое стихосложение, и силлабическое. Поэтому важно, чтобы было одно и то же количество слогов в соотносительных строках.
Поэтому Шевченко часто отступал от тонического стиха. Если хорей, то тоническая мера требует: 1-, 3-, 5-, 7-й слог ударный. А у него вдруг такой рисунок: не 1-й, а 2-й слог ударный, 5-, 7-й. Это и есть шевченковский стих: сохраняется количество слогов – силлабическое требование, а не сохраняется – тоническое, то есть ударение не всегда на определенных слогах.
Как это читается? В русской поэзии, я говорил уже, шевченковский стих известен. Пожалуй, один из первых случаев шевченковского стиха – у Некрасова – «Генерал Топтыгин»:
Свечерело. Дрожь в конях,
Стужа злее на ночь –
Михайло – ударение перенесено.
А потом пошло, особенно в переводах с украинского, белорусского. Вот Светлов переводит белорусского поэта Янку Купалу.
Опустит другую,
Будто пробует дорогу,
Дорогу степную.
А сейчас все-таки возвращаюсь к Светлову:
Кукует кукушка,
Раз, другой и третий,
Считает старушка,
Скоро ль умереть ей.
Первый слог сильно затянут: это и есть шевченковский стих: мы лишили этот слог ударения, стало стыдно, решили возместить долготой. Это заместительная долгота.
То же самое и в «Цыганской венгерке»:
Что за горе? Плюнь да пей!
Ты завей его, завей
Веревочкой горе!
Топи тоску в море!
И последняя строфа такая же.
Отступление от хорея:
что это такое? Это анапест.
То есть ритмика воспроизводит фиоритуры, которые допускает на гитаре певец-автор. Поэтому получается очень динамично, подвижно, ритмически выразительно.
Поскольку это уже песня народная (цыгане, между прочим, такой народ, большей частью без высшего образования, так что песня у них явно народная), поэтому в стих Григорьева вводятся народные речения:
фразеология народного говора: вводные слова говоря примерно. Вы вряд ли часто вставляете в свою речь говоря примерно, все ваши профессора и доценты тоже в лекцию не вставляют говоря примерно. Эти вводные слова – народная речь.
Значит, просто все хоть брось.
Оченно уж скверно –
народный говор врывается в стих.
А сама тематика – это тематика страсти, которая внезапно настигла: услышал вот этот хор, сам в этом народном хоре участвует – вспыхнула любовь:
Внезапная любовь – и внезапный ее обрыв:
Да, в отличие от романтиков, это народный романтизм, это страсть, данная без всяких рамок культурного сдержанного общества.
Вот, значит, то, что можно сказать об этом произведении.
1 Мы продолжаем публикацию последней лекции спецкурса, прочитанного М.В. Пановым в 1995–1996 гг. в Московском открытом педагогическом университете. (Первую часть этой лекции «Работа с текстом» см.: «Русский язык» № 7/2006.) Магнитофонная запись всего курса была осуществлена А.Э. Цупаревым. Расшифровка магнитофонной записи предоставлена редакции Л.Б. Парубченко, примечания которой обозначены пометой: Прим. публикатора. Остальные примечания, обозначенные Прим. ред., подготовлены С.И. Гиндиным. Принципы подготовки текста были изложены во вступительной статье Л.Б. Парубченко к первой лекции «Фонетика» («Русский язык» № 32/2003. С. 6.)
2 Говорной и напевный типы русского стиха впервые были выделены и описаны в 1921 г. Б.М. Эйхенбаумом, см.: Эйхенбаум Б.М. Мелодика стиха // Эйхенбаум Б.М. О поэзии. Л.: Сов. писатель, 1969. Современную детализацию этой классификации можно найти в учебнике: Холшевников В.Е. Основы стиховедения (любое издание). – Прим. ред.
3 М.В. Панов объединил здесь имя одного поэта-славянофила, Ивана Аксакова, с фамилией другого – Алексея Хомякова. Поэтому не совсем ясно, для кого из них он считал характерным стремление «покричать». – Прим. ред.
5 О том, что написание с ним и представляет «ошибку» Пушкина, см.: Томашевский Б.В. Примечания // Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. В 10 т. / Изд. 2-е. Т. 3. М.: Изд. АН СССР, 1957. С. 513. Но написание с ними было принято и ранее в авторитетных изданиях, подготовленных другими текстологами, см., например: Пушкин А.С. Полн. собр. соч. В 9 т. / Под общей ред. Ю.Г. Оксмана и М.А. Цявловского. Т. 2. [Б.м.] Academia, 1935. С. 380.
6 Во второй из разбираемых строк анапест осложнен наращением в первой стопе лишнего безударного слогами. – Прим. ред.