когда на дачах пьют вечерний чай туман вздувает паруса комарьи
Флоропоэтика Бориса Пастернака. Любка
Недавно этой просекой лесной
Прошелся дождь, как землемер и метчик.
Лист ландыша отяжелен блесной,
Вода забилась в уши царских свечек.
Взлелеяны холодным сосняком,
Они росой оттягивают мочки,
Не любят дня, растут особняком
И даже запах льют поодиночке.
Когда на дачах пьют вечерний чай,
Туман вздувает паруса комарьи,
И ночь, гитарой брякнув невзначай,
Молочной мглой стоит в иван-да-марье,
Тогда ночной фиалкой пахнет все:
Лета и лица. Мысли. Каждый случай,
Который в прошлом может быть спасен
И в будущем из рук судьбы получен.
Вы видели, читатель, как загораются царские свечи в вечернем бору? Вы вдыхали аромат ночной фиалки? Вряд ли. Читаю многочисленные комментарии к стихотворению Пастернака и не удивляюсь. Что за растения ландыши, иван-да-марья горожане знают. Про любку не знали даже родные поэта, воспитанные с ним в одной среде. Напрасно он посылал им все новые варианты стихотворения, даже родная сестра требовала комментариев. Говорят, «Улисса» Джойса можно читать, наслаждаясь только текстом. Какие глубины могут быть скрыты от нас в поэтическом описании одного малоизвестного растения? Иногда мне кажется, что возвращаются времена Серебряного века, когда поэты и ученые дружили и подпитывали друг друга мыслями и чувствами. На лекции Тимирязева сто лет назад приходили студенты гуманитарных факультетов. Это были времена, когда внуки ботаников становились поэтами, а дети поэтов ботаниками. А сегодня все чаще мы слышим о странной науке флоропоэтике. Нет, это не способ общения на языке цветов, селам восточной культуры, популярный среди женщин еще за сто лет до Пастернака. Это и не искусство художников, украшающих растительными виньетками страницы поэтических сборников. Я приглашаю вас, читатель, в путешествие в мир растений, созданный поэтом, приглашаю взглянуть на него глазами ботаника дилетанта. Может быть, тогда нам вместе откроются новые тайны творчества Пастернака, одного из лучших поэтов века, тайны наших диких лесных орхидей, самых красивых цветов на земле.
Орхидеи отличаются от всех растений на земле, а чем отличается Пастернак от других поэтов с точки зрения ботаника-дилетанта? Во-первых, с точки зрения литераторов Пастернак избыточен. С точки зрения ботаника тоже. Разве стихотворение о любке? Да о ней, но персонажей в пьесе достаточно. Конечно, это сосны. Не просто сосны, это холодный бор. Бывал и я в детстве в окрестностях Абрамцево на берегах великой русской реки Вори, именно там отдыхал с семьей в тот год поэт. Вы бывали в бору-беломошнике, читатель? Только там царские свечи могут предстать во всем величии. Здесь они не теряются в густой траве, возвышаются над белыми лишайниками. А лучшее место, это конечно просека. В глубине леса эти ночные орхидеи редки. Скорее плывут в воздухе, два листа любки прижаты к земле, а стебель почти не виден. Холоден сосновый бор, и ландыши не живые. Они похожи на блесну рыбака. И уж совсем теряется в тумане дневная иван-да-марья. Избыточен Пастернак и в декорациях. Дождик измеряет лесные просеки, выпадает роса, клубится туман. Даже звуки помогают нам проникнуть в мир ночной фиалки. Звенят, толкутся в воздухе комары, даже люди ведут себя скромно, тихо готовятся пить чай вечерний чай, настраивают гитару. Но все-таки эта избыточность несравнима с ранними стихами поэта, да и несравнима с первыми вариантами. Мне кажется это путь к прозрачности, простоте и ясности, которой Пастернак придет только к концу жизни, с этой точки зрения стихотворение переломное.
Может быть, читатель, вам захочется, прочитав стихотворение Пастернака найти любку в холодном сосняке, вдохнуть ее аромат, а может быть захочется взять в руки определитель и найти истинное имя другой лесной орхидеи и погрузиться в зыбкий мир на границе ботаники и поэзии. Удачи
Смирнова Т. В. «Когда на дачах пьют вечерний чай. »
Борис Пастернак. Имя его в Подмосковье, конечно, прежде всего, связано в Переделкиным, где находится замечательный Дом-музей. Но в в том писательском поселке поэт поселился только в 1936 году. А в 1920-е годы среди московской творческой интеллигенции было обычным жить летом в крестьянских избах. Так в 1927 году поступил и Пастернак, сняв дачу в деревне Мутовки, в семи верстах от станции Хотьково Ярославской железной дороги.
Что же, кроме близости литературных гнезд и необычной архитектуры дома, могло привлечь Пастернака к этой местности? Ведь местоположение деревни не очень удобно. Возможно, дело в том, что Ярославская железная дорога была для него особенной. И в 1923 году поэт снимал дачу по этой дороге. И тоже добираться до нее было не так просто. Приглашая в гости, Пастернак писал: «Ехать надо за “Пушкино” до ст. “Братовщина” Сев. ж. д. Тут слезете и пойдете через село “Братовщину” в деревню “Костино”. Вам всякий дорогу укажет. Живем мы в крайней, последней избе по деревне “у Сергея”, так спросите. Вам всякий дорогу укажет. Изложение этого маршрута, кажется, отбивает охоту ему последовать. Впечатленье это обманчивое. Трехверстного пути вы и не заметите…»[4].
Можно предположить, что эта дорога была связана для поэта с воспоминаниями юности. В 1907–1909 гг. его родители снимали дачу в Райках, неподалеку от Щелкова. Летом 1910 года Пастернак ездил по этой дороге к С.Н. Дурылину, тот жил в нескольких верстах от платформы Тарасовка. А близ платформы Спасское, на даче, несколько лет жили его знакомые Штихи и Винограды[5]. Это название вошло потом и в его стихи:
Незабвенный сентябрь осыпается в Спасском.
Не сегодня ли с дачи съезжать вам пора?
Елене Виноград вспоминался один из таких приездов. Рано утром они отправились гулять втроем по шпалам, из Спасского дошли до Софрина и обратно, собирали цветы. И Пастернак писал Александру Штиху: «… тогда вечером я сел в купе на столик в уровень с полевой темью и весь окунулся в букет, который мы рвали втроем, между поездами … Я очень много думал двумя образами, которые упорно кочевали за мной: тобою и Леной»[6].
Елена была тогда еще подростком. А весной 1917-го они встретились вновь. Любовью к ней была вдохновлена книга Пастернака «Сестра моя – жизнь. Лето 1917 года». Стихи этой книги стали событием в русской поэзии.
Лето в Мутовках оказалось благодатным для Пастернака, хотя он сожалел, что написал за этот период не так много. В одном из писем, написанных осенью 1927 года, есть такое признание: «…три с половиной месяца провел в прекрасной местности без видимой пользы»[7].
«Жаркий летний полдень. Встали, как часто в последнее время, в седьмом часу. После чаю с Женичкой отправились в лес за соседнюю деревню. Он – на обрыве. Место называется Маланьина гора. Сейчас пора покоса, ты догадываешься, чем дышит ветер. Мы пошли по ягоды. Ты помнишь младенчество? Вызови его в памяти и ты вживе увидишь и Женичку с корзиночкой в руке и со страстью в глазах, тонущего в густой сочной траве, глушащей пни и кочки на этой полосе прошлогодней лесной порубки. А в ней не менее милые тебе, крупные зернистые рубины изомлевшей от зрелости земляники. Я могу работать, и хочу, и полон надежд, но как исключителен режим, когда это удается. Тогда земляники втроем собирать нельзя»[8].
Е.Б. Черняк, приезжавшая к Пастернакам в гости, вспоминала: «Утром проснулась рано, вышла на террасу и увидела, как Б.Л. с полотенцем через плечо спускался к речке. Он очень любил купаться, купался до глубокой осени. Позже пошли купаться и все мы. Справа, если глядеть с террасы на речку, подымался довольно высокий холм, весь поросший кустами и мелколесьем. Именно этот холм навсегда связался в моей памяти со стихами Б.Л., которые он только что написал и нам прочел в тот день: “Ландыши”, “Предчувствие грозы”. “Гроза” была посвящена Яше, и он был этим счастлив»[9].
Тогда были написаны еще стихи «Сирень», «Любка» и «Пространство».
Отчетливо и по-новому в стихах того лета высказана мысль поэта о том, что человек и природа существуют на равноправных началах. Кто из поэтов не любовался природой, не описывал ее красот? Но Пастернак не просто смотрит на природу, на березы, на ландыши. Нет! Они тоже вглядываются в человека:
…И вот ты входишь в березняк,
Вы всматриваетесь друг в дружку.
Но ты уже предупрежден.
Вас кто-то наблюдает снизу:
Сырой овраг сухим дождем
Росистых ландышей унизан.
Сумбурность, кажущаяся непонятность, свойственная ранним стихам Пастернака, есть и в этом цикле. Корней Чуковский заметил, что Пастернак писал стихи, «не заботясь о том, чтобы они были поняты всеми». Ему как будто некогда назвать предмет. Не до того. Он спешит поделиться своим впечатлением. Сначала для читателя загадка, о чем же поэт говорит. И неожиданно – разгадка. Иногда она дается сразу, через двоеточие. Порой через одну или несколько строф. В «Приближении грозы» само слово «гроза» так и не появляется в стихотворении. И будто спохватившись, поэт дает название. Впечатление, что и в других стихах Пастернак дал названия позже, когда стихотворения были уже написаны. Дал для читателя. Самому-то ему они не нужны.
Только на первый, поверхностный, взгляд могут стихи показаться непонятными. На самом деле в них реалии того места и времени.
В Мутовках в том году снимала дачу и семья брата поэта – Александра Леонидовича Пастернака с многочисленными родственниками его жены Ирины Николаевны Вильям. По вечерам все обирались на чай на балконе-террасе – Пастернак называл его своим воздушным кораблем. В строчках стихотворения «Любка» отразились эти вечерние чаепития.
Когда на дачах пьют вечерний чай,
Туман вздувает паруса комарьи,
И ночь, гитарой брякнув невзначай,
Молочной мглой стоит в иван-да-марье…
Анна Николаевна Вильям помнила, что Пастернак с прогулки приносил и ставил на своем «воздушном корабле» в воду ночную фиалку – любку. Всегда только одно растение. Оно с виду невзрачное, но благоухает ночью.
«Ландыши» начинаются с упоминания ранней жары: «С утра жара…». И далее: «Жары нещадная резня…». Это не может не удивить – ведь ландыши цветут весной, в мае. Обычно в эту пору жары еще не бывает. Но А.Н. Вильям, рассказала, что тот год был исключительным: сначала страшная жара, а потом пошли сильные дожди. Воря подступила, чуть ли не к самому дому над оврагом, где жила семья Пастернака. Вода бурлила и шумела, так что купались, держась за ветки, чтобы не унесло потоком.
Дожди есть почти во всех стихах того лета. В стихотворении «Пространство» мы видим, что Пастернак, так любивший дождь, даже раздосадован затянувшимся ненастьем:
К ногам прилипает наждак.
Долбеж понемногу стихает
Над стежками капли дождя,
Как птицы, в ветвях отдыхают.
Недолго приходится ждать.
Движенье нахмуренной выси, –
И дождь, затяжной, как нужда,
Вывешивает свой бисер…
Эти стихи поэт посвятил Н.Н. Вильям-Вильмонту, также жившему в то дождливое лето в Мутовках.
В «Сирени» есть строка: «Положим, гудение улья…». Оказалось, что хозяин дома Веденеев держал пчел. Его сын рассказал, что когда пришла коллективизация, пчел им держать запретили – собирают, де, взяток с колхозных полей. Удалось тогда сохранить только два улья-колоды. Спрятали их в кустах и траве на склоне оврага.
На первый взгляд кажется неясной последняя строфа этого стихотворения:
И тучи играют в горелки,
И слышится старшего речь,
Что надо сирени в тарелке
Путем отстояться и стечь.
Кто же этот старший, кто мог так сказать, да еще употребив простонародное выражение «путем»? Сыну Пастернаков Евгению тогда было три с половиной года. И, вероятно, на дачу взяли и его няню. Может быть, ту самую, о которой вспоминала Е. Кунина, приходившая к Пастернаку в 1923 году:
«У домашней работницы Пастернаков (может быть, няни), чем-то прихворнувшей, был перед моим приходом врач. И каким добрым сочувствием звучал голос Евгении Владимировны [Пастернак], рассказывавшей мужу и мне, как довольна была врачом больная, как говорила она, что доктор “даже голову ее ослушал”»[10]. Не ее ли слова в стихотворении «Сирень»?
То лето, с его жарой, травами, цветами, комарами, ливнями и грозами, вошло в этот небольшой цикл стихов. В письме к редактору Пастернак назвал стихи, написанные в Мутовках, «антологическими» и просил взять не меньше трех, говоря: «одно отдельное стихотворенье в качестве показательной единицы, ни во что не ставлю»[11].
Прошло 60 лет. И в Хотькове стали состоялся первый праздник поэзии Пастернака[12]. А после него один из присутствовавших – инженер В.Н. Князьков решил разыскать в Мутовках дом, где жил Пастернак. Тогда еще никто не знал о письме поэта, в котором он описывал снятый им дом в Мутовках. И нашел! Так сбылись слова Пастернака:
Другие по живому следу
Пройдут твой путь за пядью пядь…
Дом и сейчас стоит над оврагом. Терраса теперь застеклена, но все тот же вид открывается с этого «воздушного корабля» на долину Вори. Оказалось, что владеет домом сын того самого Веденеева, у которого снимал дачу поэт, и он, как и отец его, держит пчел.
На праздники поэзии Пастернака приглашали из Москвы писателей, актеров, музыкантов. Приняли обращение к Госкомиздату о выпуске произведений Пастернака массовым тиражом. И получили ответ, что по просьбе читателей тираж сборника стихотворений и поэм Пастернака будет увеличен с 500 тысяч экземпляров до двух миллионов. Обращались в Союз писателей в защиту дома поэта в Переделкине. Настаивали на необходимости открыть в нем музей.
К столетнему юбилею Пастернака на доме в Мутовках установили памятную доску. Она стала первой в стране и второй в мире – раньше была открыта доска Пастернаку в Марбурге (Германия), где он в 1912 г. изучал философию в старинном немецком университете.
А в 2000 г. в Сергиево-Посадском историко-художественном музее-заповеднике была открыта выставка «Мир Пастернака». Семья сына поэта предоставила графику Л.О. Пастернака и живопись первой жены – Евгении Владимировны, в том числе портрет трехлетнего сына Пастернаков верхом на игрушечной лошадке. Был сделан также фрагмент интерьера, воспроизводившего «воздушный корабль» Пастернака. Выставка имела успех. И поэт Владимир Сосин, руководивший в Сергиевом Посаде литературным объединением «Свиток», предложил организовать поэтический конкурс «Пастернаковское лето».
С тех пор конкурс стал ежегодным. Итоги его в торжественной обстановке жюри подводит в четвертое воскресенье сентября в Центральной районной библиотеке имени В.В. Розанова. Конверты со своими произведениями авторы подают под девизами, таким образом, конкурс анонимный. Никакие заслуги авторов для членов жюри остаются неизвестными. А проигравшие не испытывают неловкости – их имена не обнародуются. Победители получают яблоко, воздушный шарик, сосновую шишку с дачного участка Пастернака в Переделкине и т.п. и еще венок на голову, не лавровый, конечно, а из осенних цветов и листьев.
В 2006 году вышел из печати сборник «Пастернаковское лето», в который были включены стихи победителей первых пяти конкурсов [13], в том числе 13 стихотворений, которые можно назвать «Венком Пастернаку». Они посвящены разным событиям в жизни поэта; в некоторых нашлось место и дому в Мутовках, и тому далекому благодатному лету.
[1] Пастернак Б.Л. Письмо Р. Ломоносовой 20 мая 1927 г. // Пастернак Борис. «Чтоб не скучали расстояния …». М., С. 142–143.
[2] Имеется в виду усадьба Мураново, в которой теперь находится «Музей-заповедник имени Ф.И. Тютчева».
[3] Имена знаменитых шведских художников Карла Ларсона (1853–1919) и Андерса Цорна (1860–1920) стали известны в России в конце XIX века, особенно после выставки скандинавской живописи, открывшейся в Петербурге осенью 1897 года. Ларсон не раз писал акварелью свой дом с большим широким окном, что и вспомнилось, видимо, Пастернаку. Но почему же вспомнился Цорн? Скорее всего потому, что этот живописец по заказу Правления Ярославской железной дороги написал портрет Саввы Ивановича Мамонтова для здания Ярославского вокзала (1986г. ГМИИ). Сообщая адресату письма, что снятая им дача находится неподалеку от Aбрамцева, поэту вспомнился и другой шведский художник.
[4] Пастернак Б.Л. Письмо Я.З. Черняку. Цит. по: Пастернак Е. Борис Пастернак. Биография. М., 1997. С. 709. Сейчас полустанок «Братовщина» носит название платформа «Правда».
[5] Сейчас платформа Зеленоградская. Александр Штих был гимназическим другом Бориса Пастернака, Елена Виноград – двоюродная сестра Штиха.
[6] Цит. по: Пастернак Е. Борис Пастернак. Биография… С. 107.
[7]Письмо Полонскому В.П. 19 сентября 1927 г. // Литературное наследство. Из истории советской литературы 1920–1930-х годов. Новые материалы и исследования. Т. 93. М., 1983.
[9] Черняк Е. Из воспоминаний // Воспоминания о Борисе Пастернаке. М., 1993. С. 136. Стихотворение, посвященное Я.З. Черняку, литературному критику, участнику гражданской войны, было опубликовано под названием «Приближение грозы».
[10] Кунина Е. О встречах с Борисом Пастернаком // Воспоминания о Борисе Пастернаке… С. 116–117.
[11] Пастернак Б.Л. Письмо Обрадовичу С.А. 29 августа 1927 г. // Литературное наследство. Из истории советской литературы 1920–1930-х годов … С. 719.
[12] О возникновении традиции пастернаковских праздников и литературных конкурсов «Пастернаковское лето»: Пастернаковское лето. Произведения с конкурсов имени Бориса Пастернака. Сергиев Посад, 2006. С. 19–40.
Опубл.: Подмосковный летописец. 2015, № 1. С. 18–22.
Когда на дачах пьют вечерний чай туман вздувает паруса комарьи
Борис Пастернак запись закреплена
Недавно этой просекой лесной
Прошелся дождь, как землемер и метчик.
Лист ландыша отяжелен блесной,
Вода забилась в уши царских свечек.
Взлелеяны холодным сосняком,
Они росой оттягивают мочки,
Не любят дня, растут особняком
И даже запах льют поодиночке.
Когда на дачах пьют вечерний чай,
Туман вздувает паруса комарьи,
И ночь, гитарой брякнув невзначай,
Молочной мглой стоит в иван-да-марье.
Тогда ночной фиалкой пахнет всё:
Лета и лица. Мысли. Каждый случай,
Который в прошлом может быть спасен
И в будущем из рук судьбы получен.
Посвящено критику и литературоведу Виктору Гольцеву (1901 – 1955).
«Любка – название очень пахучего цветка, растущего в сырых лесах на болотистой почве. Другое его название – ночная фиалка, но он не лилово-зеленого цвета, как в поэме Блока, а беловатого с бледной прозеленью. Это северное растение, и его, вероятно, нет в Италии – сильно пахнущие цветки орхидейного строения, колосом расположенные на прямо торчащих кверху, как свечки, мясистых стеблях. У меня нет подходящих справочников, но ботаническое их обозначение orchis или hesperos (?), как мне кажется», – писал Пастернак А.М. Рипеллино 17 августа 1956 г.
Когда на дачах пьют вечерний чай туман вздувает паруса комарьи
Я заварю тебе вечерний чай.
В него добавлю мяты и ванили,
Свою любовь, как будто невзначай,
Добавлю капельку. И звездной пыли.
Показать полностью.
Как сахар, я дыханье облаков
Тихонько легким сердцем размешаю.
Добавлю грусть ранимую без слов
И пару строк о том, что я скучаю…
Я в чай добавлю нежности своей
И сон, который мне когда-то снился,
Печальный отблеск тающих огней
И теплый свет, что радугой пролился.
Добавлю в чай любимой тишины,
Мелодию дождя минорной ночи
И шелковую ниточку луны.
Давай попьем вдвоем. Мне грустно очень… Валентина Окулова
С широкого шоссе
Идем во тьму лесную.
По щиколку в росе
Плутаем врассыпную.
А солнце под кусты
На грузди и волнушки
Чрез дебри темноты
Бросает свет с опушки.
Гриб прячется за пень,
На пень садится птица.
Нам вехой — наша тень,
Чтобы с пути не сбиться.
Но время в сентябре
Отмерено так куцо:
Едва ль до нас заре
Сквозь чащу дотянуться.
Набиты кузовки,
Наполнены корзины.
Одни боровики
У доброй половины.
Уходим. За спиной —
Стеною лес недвижный,
Где день в красе земной
Сгорел скоропостижно.
Чай на даче
Наталья Алексеевна Бирюкова
Наконец одумалась природа.
Разбежались тучи, дождик смолк,
и уже по саду-огороду
Показать полностью.
можно прогуляться без сапог.
У газона – он давно не кошен –
красота персидского ковра:
маки и ромашки; яркой брошью
куст пиона, что расцвел вчера.
Время стол в саду накрыть для чая
и пузатый самовар раздуть.
Полосатый шмель озорничает –
всё в варенье норовит нырнуть.
Самовар пыхтит:
– А гости званы? –
Самовар – широкая душа!
Вот расставлю кружки да стаканы,
побегу соседей приглашать.
В чайничке кипрей, малина, мята.
Заведём неспешный разговор.
Чай на даче – для души отрада,
словно пьёшь не чай – сердечный сбор!
*****
Недавно этой просекой лесной
Прошёлся дождь, как землемер и метчик.
Лист ландыша отяжелел блесной,
Вода забилась в уши царских свечек.
Показать полностью.
Взлелеяны холодным сосняком,
Они росой оттягивают мочки,
Не любят дня, растут особняком
И даже запах льют поодиночке.
Когда на дачах пьют вечерний чай,
Туман вздувает паруса комарьи,
И ночь, гитарой брякнув невзначай,
Молочной мглой стоит в иван-да-марье,
Тогда ночной фиалкой пахнет всё:
Лета и лица. Мысли. Каждый случай,
Который в прошлом может быть спасён
И в будущем из рук судьбы
получен.
Лист смородины груб и матерчат.
В доме хохот и стёкла звенят,
В нём шинкуют, и квасят, и перчат,
Показать полностью.
И гвоздики кладут в маринад.
Лес забрасывает, как насмешник,
Этот шум на обрывистый склон,
Где сгоревший на солнце орешник
Словно жаром костра опалён.
Здесь дорога спускается в балку,
Здесь и высохших старых коряг,
И лоскутницы осени жалко,
Всё сметающей в этот овраг.
И того, что вселенная проще,
Чем иной полагает хитрец,
Что как в воду опущена роща,
Что приходит всему свой конец.
Что глазами бессмысленно хлопать,
Когда всё пред тобой сожжено
И осенняя белая копоть
Паутиною тянет в окно.
Ход из сада в заборе проломан
И теряется в березняке.
В доме смех и хозяйственный гомон,
Тот же гомон и смех вдалеке.
И все они сидели за столом
В залитой солнцем голубой беседке,
Там море одуванчиков росло
Показать полностью.
И клён тянул к столу резные ветки.
По небу плыл волшебный жёлтый шар,
Дед резал хлеб роскошными ломтями,
Над супницей клубился пряный пар,
Отец читал колонку с новостями,
Смеялась мама, нас к столу звала,
Звенела легкомысленнр посуда,
И бабушка торжественно несла
Из кухни восхитительное блюдо.
Мой брат поймал ужасного жука
С огромными ветвистыми рогами.
Мы пленнику давали молока
И накормить пытались пирогами.
Зятья шумели о своих делах,
Смешили тёток старым анекдотом,
Кружила зачарованно пчела
Над чашкою с рубиновым компотом.
Шуршал листвою дикий виноград,
Спускался в синей лодке тёплый вечер,
Я на минутку вышла в старый сад,
Послушать, как в саду поёт кузнечик.
Немножко постояла у плетня,
Дала примерить Верке босоножки,
И вот уже окликнули меня,
И я бегу по солнечной дорожке.
Колышутся над прудом камыши,
И на дорожку падают ранетки,
Но почему-то нету ни души
Ни на крыльце, ни в доме, ни в беседке.
И разлилась над миром тишина,
Такая, как бывает вечерами.
Умолк кузнечик. Я стою одна.
И лет мне столько, сколько было маме.
Зоя Ященко
Музыка Дмитрия Баулина
Альбом «Ретроспектива»