что в свое время кгб инкриминировал довлатову
Ответы на кроссворд АиФ номер 22
Господа, что за бред в 16 вопросе? Настоящее может СТАТЬ только прошлым. Корректно было бы так: ЧТО скоро станет настоящим?
БЛАГОДАРЮ. КЛАССНО. ГОЛОВА.
АиФ 22 разгадан! Еще раз спасибо Саше, Рысси, serg’у и Хулигану! До новых встреч!
Спасибо, Хулиган! Попозже обновлю.
АиФ 22. Осталось 4 вопроса.
Вроде все подсказки отметил.
Рысси, спасибо! Удачи в делах!
Рысси, до тех пор, пока не закрыт весь кроссворд, трудно говорить про самый сложный вопрос. К тому же я вижу ваши ответы и не заморачиваюсь на «сложность» вопроса. Сложных вопросов очень мало. Но вот с этим флорентийским блюдом, скорее всего, пришлось повозиться.
До встречи!
спасибо за позитив!
22 фиакр
29 бельди
28 лоренс
В:
12 Мессинг
19 дельфин
41 пранкер
г:
46 диета
49 Катя
В:
2 жар
4 есаул
10 бегун
15 банан
16 будущее
40 беднота
43 атеист
46 дебри
serg, обязательно приходите еще! Спасибо за помощь и всего Вам самого доброго!
Кот!
Разреши через твой сайт, передать Рысси, Категорически, приветствую!
Саша молодец!
Влилась в кроссеры,четко!, чувствуется профессиональная хватка!
И пожелать успехов в решении этого кросса.
В силу сложившихся обстоятельств, вынужден покинуть Вашу классную! компанию,
до следующего вторника.
Всем всех Благ!
Рысси, лучше ЛАМпРЕДОТТО?
Рысси, привет! А вас все ищут 🙂
Кот, Астра, Серж, если бы мое имя начиналось на «Л», был бы известный персонаж в тему..))
serg, Саша, приветы! Очень рад 🙂 Поехали!
Привет, Кот и serg!
Начнём с простого:
горизонталь :
6 боес
11 тимуровец
14 енот
16 бубен
17 кавун
19 дом
20 кадуцей
23 волк
Привет Кот!
Уж полночь близится, а где Рысси!
разрешите перерезать ленточку, в первый раз!?
по г
31 книга
32 амплитуда
КГБ Довлатовым не интересовалось. Повода не было.
-Что мы знаем о писателях?
— Совершенно верно. И часто в этих книгах фигурируют сами.
-Да. Некоторые писатели только о себе любимых и пишут.
-К таким писателям относится и Сергей Довлатов.
-Почему это? Ведь в каждом его произведении главный герой Сергей Довлатов.
— Совершенно верно. Именно, герой! Сергей Довлатов. А не писатель Сергей Довлатов.
-То есть, как бы, пишут про себя, но все врут.
-Ну, это же азбучная истина. А вот мы читатели очень часто переносим образ персонажа на самого автора. Особенно часто, это происходит с Сергеем Довлатовым. И в наших публикациях под рубрикой «А как же было на самом деле» мы постараемся отделить литературный вымысел от реальных событий.
В романе «Заповедник» у Довлатова была сцена встречи главного героя с майором КГБ Беляевым. Сочная сцена. Красивая. Мы нашли настоящего майора КГБ, который послужил прототипом для довлатовского «Заповедника». Прежде чем узнать его настоящего, предлагаю перечитать фрагмент романа, в котором главный книжный герой встречается с книжным «кгбшником».
— А я и так все знаю. Ваша супруга изменила Родине.
— Увы, — говорю.
— И теперь уезжает на Запад.
— Похоже на то.
— А вы остаетесь?
— Да, я остаюсь. Вы же знаете…
— И будете продолжать работу?
— Конечно. Если не уволят…
— А правда, что в Израиле живут одни евреи. Слушайте, вам плохо?! Дать воды?
— Вода тут не поможет. Как насчет денег?
— Только почему из сейфа? У меня есть свои…
Я хотел поцеловать Галину, но сдержался. Реакция могла быть неожиданной.
Я сел на велосипед и поехал к монастырю. День был теплый, но облачный. Тени деревьев едва выделялись на сером асфальте. По обочине шоссе брели туристы. Среди них попадались одетые в непромокаемые куртки.
Я устремился к песчаному склону. Руль приходилось удерживать с трудом. Мимо проносились обесцвеченные серым налетом валуны…
Контору УВД мне показали сразу.
— Следующий дом за почтой, — махнула рукой уборщица из «Лукоморья», — видишь, флаг на крыше.
Я поехал дальше.
Двери почтового отделения были распахнуты. Здесь же помещались кабины двух междугородных телефонов. Один из них был занят. Блондинка с толстыми ногами, жестикулируя, выкрикивала:
— Татуся, слышишь?! Ехать не советую… Погода на четыре с минусом… А главное, тут абсолютно нету мужиков… Але! Ты слышишь?! Многие девушки уезжают, так и не отдохнув…
Я затормозил и прислушался. Мысленно достал авторучку…
Казалось бы, все так ужасно, но я еще жив. И, может быть, последней умирает в человеке — низость. Способность реагировать на крашеных блондинок и тяготение к перу…
На крыльце управления мне попался Гурьянов. Мы почти столкнулись, и деться ему было некуда.
В университете Гурьянова называли — Леня-Стук. Главной его обязанностью была слежка за иностранцами.
Кроме того, Гурьянов славился вопиющим невежеством. Как-то раз его экзаменовал профессор Бялый. Достались Гурьянову «Повести Белкина».
Леня попытался уйти в более широкую тему. Заговорил о царском режиме.
Но экзаменатор спросил:
— Вы читали «Повести Белкина»?
— Как-то не довелось, — ответил Леня. — Вы рекомендуете?
— Да, — сдержался Бялый, — я вам настоятельно рекомендую прочесть эту книгу…
Леня явился к Вялому через месяц и говорит:
— Прочел. Спасибо. Многое понравилось.
— Что же вам понравилось? — заинтересовался Бялый.
Леня напрягся, вспомнил и ответил:
— Повесть «Домбровский»…
И вот мы столкнулись на крыльце чека. Сначала он немного растерялся. Даже хотел не поздороваться. Сделал какое-то порывистое движение. Однако разминуться на крыльце было трудно. И он сказал:
— Ну, здравствуй, здравствуй… Тебя Беляев ждет…
Он захотел показать, что все нормально. Как будто мы столкнулись в поликлинике, а не в гестапо.
Я спросил:
— Он — твой начальник?
— Кто?
— Беляев… Или подчиненный?
— Не иронизируй, — сказал Гурьянов.
В голосе его звучали строгие руководящие нотки.
— И помни. КГБ сейчас — наиболее прогрессивная организация. Наиболее реальная сила в государстве. И кстати, наиболее гуманная… Если бы ты знал, какие это люди.
— Сейчас узнаю, — говорю.
— Ты чересчур инфантилен, — сказал Гурьянов, — это может плохо кончиться…
Каково мне было выслушивать это с похмелья! Я обогнул его, повернулся и говорю:
— А ты — дерьмо, Гурьяныч! Дерьмо, невежда и подлец! И вечно будешь подлецом, даже если тебя назначат старшим лейтенантом… Знаешь, почему ты стучишь? Потому что тебя не любят женщины…
Гурьянов, пятясь, отступил. Он-то выбирал между равнодушием и превосходством, а дело кончилось грубостью.
Я же почувствовал громадное облегчение. И вообще, что может быть прекраснее неожиданного освобождения речи?!
К оскорблениям Гурьянов не подготовился. А потому заговорил естественным человеческим тоном:
— Унизить товарища — самое легкое… Ты же не знаешь, как это все получилось…
Он перешел на звучный шепот:
— Я чуть не загремел по малолетству. Органы меня фактически спасли. Бумагу дали в университет. Теперь прописку обещают. Ведь я же сам из Кулунды… Ты в Кулунде бывал? Удовольствие ниже среднего…
— А, — говорю, — тогда понятно… Кулунда все меняет…
Вечно я слушаю излияния каких-то монстров. Значит, есть во мне что-то, располагающее к безумию…
— Прощай, Гурьян, неси свой тяжкий крест…
Я нажал симпатичную розовую кнопку. Мне отворила постная, неопределенного возраста, дама. Беззвучно пропустила меня в следующую комнату.
Я увидел сейф, изображение Дзержинского, коричневые портьеры. Такие же, как в ресторане. Настолько, что меня слегка затошнило.
Я опустился в кресло, достал сигареты. Минуту или две просидел в одиночестве. Затем одна из портьер шевельнулась. Оттуда выступил мужчина лет тридцати шести и с глубокой укоризной произнес:
— Разве я предложил вам сесть?
Я встал.
— Садитесь.
Я сел.
Мужчина выговорил с еще большей горечью:
— Разве я предложил вам закурить?
Я потянулся к урне, но расслышал:
— Курите…
Затем он сел и уставился на меня долгим, грустным, почти трагическим взглядом. Его улыбка выражала несовершенство мира и тяжелое бремя ответственности за чужие грехи. Лицо тем не менее оставалось заурядным, как бельевая пуговица.
Портрет над его головой казался более одушевленным. (Лишь к середине беседы я вдруг понял, что это не Дзержинский, а Макаренко).
Наконец он сказал:
— Догадываешься, зачем я тебя пригласил? Не догадываешься? Отлично. Задавай вопросы. Четко, по-военному. Зачем ты, Беляев, меня пригласил? И я тебе отвечу. Так же четко, по-военному: не знаю. Понятия не имею. Чувствую — плохо. Чувствую — оступился парень. Не туда завела его кривая дорожка… Веришь ли, ночами просыпаюсь. Томка, говорю супруге, хороший парень оступился. Надо бы помочь… А Томка у меня гуманная. Кричит: Виталик, помоги. Проделай воспитательную работу. Обидно, парень — наш. Нутро здоровое. Не прибегай к суровым методам воздействия. Ведь органы не только лишь карают. Органы воспитывают… А я кричу: международная обстановка сложная. Капиталистическое окружение сказывается. Парень далеко зашел. Сотрудничает в этом… ну… «Континентале». Типа радио «Свобода»… Литературным власовцем заделался не хуже Солженицына. Да еще и загудел по-черному с Валерой-мудозвоном… Ну, кинула жена ему подлянку, собралась в Израиль… Так что, гудеть до посинения. Короче, я в растерянности…
Беляев говорил еще минут пятнадцать. В глазах его, клянусь, блестели слезы…
Затем он покосился на дверь и вытащил стаканы:
— Давай слегка расслабимся. Тебе не вредно… если в меру…
Водка у него была теплая. Закусили мы печеньем «Новость».
Отрывисто и резко звякнул телефон.
— Майор Беляев слушает… В четыре тридцать? Буду… И передайте, чтоб менты не лезли в это дело… Он повернулся ко мне:
— На чем мы остановились. Думаешь, органы не замечают всего этого бардака? Органы все замечают получше академика Сахарова. Но где реальный выход? В чем? В реставрации капитализма. Допустим, почитал я ваш хваленый самиздат. Дерьма не меньше, чем в журнале «Знамя». Только все перевернуто. Где белое, там черное, где черное, там белое… Вот, например, проблема сельского хозяйства. Допустим, можно взять и отменить колхозы. Раздать крестьянам землю и тому подобное. Но ты сперва узнай, что думают крестьяне? Хотят ли эту землю получить. Да на хрена им эта блядская земля!? Поинтересуйся у того же Валеры-мудозвона. Обойди наши деревни вокруг заповедника. Один дед Тимоха помнит, как лошадей запрягают. Когда что сеять — позабыли. Простого хлеба испечь не могут… Да любой крестьянин эту землю враз на чекушку махнет. Не говоря о полбанке…
Беляев вытащил стаканы и уже не прятал. Он порозовел. Мысль его стремительно развивалась в диссидентском направлении.
Дважды звонил телефон. Беляев нажал кнопку селектора:
— Валерия Яновна! Не соединяйте…
Он заговорил поспешно, темпераментно и зло:
— Желаешь знать, откуда придет хана советской власти? Я тебе скажу. Хана придет от водки. Сейчас, я думаю, процентов шестьдесят трудящихся надирается к вечеру. И показатели растут. Наступит день, когда упьются все без исключения. От рядового до маршала Гречко. От работяги до министра тяжелой промышленности. Все, кроме пары-тройки женщин, детей и, возможно, евреев. Чего для построения коммунизма будет явно недостаточно… И вся карусель остановится. Заводы, фабрики, машинно-тракторные станции… А дальше — придет новое татаро-монгольское иго. Только на этот раз — с Запада. Во главе с товарищем Киссинджером…
Беляев посмотрел на часы:
— Ты, я знаю, в Ленинград собрался. Мой тебе совет — не возникай. Культурно выражаясь — не чирикай. Органы воспитывают, воспитывают, но могут и покарать. А досье у тебя посильнее, чем «Фауст» Гете. Материала хватит лет на сорок… И помни, уголовное дело — это тебе не брюки с рантом. Уголовное дело шьется в пять минут. Раз — и ты уже на стройках коммунизма… Так что веди себя потише… И еще, к вопросу пьянки. Пей, но в меру, делай интервалы. И не путайся ты с этим чеканутым Марковым. Валера местный, его не тронут. А у тебя — жена на Западе. К тому же опусы в белогвардейской прессе. Выступлений — полное досье. Смотри, заделают тебе козу… Короче, пей с оглядкой. А теперь давай на посошок…
Мы снова выпили.
— Идите, — перешел на «вы» майор.
— Спасибо, — говорю.
Это было единственное слово, которое я выговорил за полчаса.
Беляев усмехнулся:
— Беседа состоялась на высоком идейно-политическом уровне.
Уже в дверях он шепотом прибавил:
— И еще, как говорится — не для протокола. Я бы на твоем месте рванул отсюда, пока выпускают. Воссоединился с женой — и привет… У меня-то шансов никаких. С моей рязанской будкой не пропустят… А тебе — советую. Подумай. Это между нами, строго конфиденциально…
Я пожал ему руку, кивнул хмурой даме и вышел на залитую солнцем улицу.
Я шел и думал — мир охвачен безумием. Безумие становится нормой. Норма вызывает ощущение чуда…
Я оставил велосипед на почте. Сказал — для Люды из Березина. Пешком забрался в гору. И наконец, дождавшись рейсового автобуса, поехал в Ленинград.
В дороге я заснул и проснулся с ужасной головной болью…
— Меня зовут Мальченков Станислав Игоревич. А Довлатов в книге назвал меня майором КГБ Беляевым.
— Вы работали в это время в Пушкинских горах?
— Да, начальником районного отделения КГБ.
— И «работали» с Сергеем Довлатовым?
— С Довлатовым мы никогда не встречались, не виделись. Но это право автора знаете ли. Он же умный был. Он отлично понимал, раз он собирается за границу, комитет должен проявлять к нему какой-то интерес. Но в тот период, понимаете, категорически запрещалось даже делать вид, что мы наблюдаем за ним или каким-то образом изучаем его. А вообще-то по тем временам все, кто собирался выехать за границу, находились под наблюдением органов КГБ, так на всякий случай. Всякие случаи были. Кто-то собирал компрометирующие данные, чтобы туда увезти, там опубликовать потом. Довлатов вел себя прекрасно. Была, правда, ориентировка из Ленинграда о том, что в Заповедник выехал на работу некий Довлатов Сергей, который намерен выехать заграницу на постоянное место жительства. Вот для сведения, так что со стороны — наблюдали. Но ничего пред-рассудительного. (предосудительного)
— То есть проблем с ним не было?
— Проблем никаких не было. О чем вы говорите. Он с Карповым общался, Валерой. А потом я с Карповым общался. И никакие политические темы они не вели. У них задача была посидеть, поговорить, выпить, вот так пообщаться. И на этом все заканчивалось.
— Скажите, а все-таки обиды не было никакой, когда почитали текст «Заповедника», увидели там себя?
— Почитатели материал, почитали произведение «Заповедник». Увидели себя, узнали. Совпадают ли черты характера или это совершенно вымышленный персонаж?
— Почему вымышленный. Я на самом деле работал начальником районного отделения КГБ.
— Понравились ли вы себе?
Вот так. Всегда интересно посмотреть на героев из любимой книги вживую. Иногда такие мечты сбываются. А если вы посетите наш фестиваль, то и сам сможете увидеть некоторых героев произведений Довлатова. Воплощайте мечты и не надейтесь на судьбу, потому что вы сами ее творите, читайте книги и думайте над их смыслом.
Добавить комментарий Отменить ответ
Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.
Сергей Довлатов
Биография
«Национальность — ленинградец. По отчеству — с Невы».
Так говорил о себе Сергей Довлатов — советский и американский писатель и журналист, считавшийся в Советском Союзе запрещенным. Но сегодня сразу четыре произведения автора входят в 100 книг, рекомендованных Министерством образования России для самостоятельного чтения. Довлатов считается самым читаемым советским автором второй половины XХ столетия, а его произведения разобраны на цитаты.
Детство и юность
Сергей Донатович родился в Уфе в театральной семье. Отец, Донат Мечик, был режиссером-постановщиком, мама, Нора Довлатова, играла на сцене, а с возрастом стала корректором в издательстве. Для родителей будущего писателя столица Башкирии не была родным городом: туда семью эвакуировали с началом войны. Через три года родители вернулись в Ленинград, где и прошли детство и юность Довлатова. Вскоре Донат и Нора расстались.
Сережа с детства слыл мечтательным мальчиком, тяготел к гуманитарным наукам. В 1952 году стихи одиннадцатилетнего школьника впервые напечатали в газете «Ленинские искры». По словам автора, три сочинения он посвятил животным, а четвертое — Иосифу Сталину. В юношеские годы страстно увлекался творчеством Эрнеста Хемингуэя.
После школы Сергей поступил в местный университет на филологический факультет, отделение финского языка. В этом вузе молодой человек продержался два с половиной года, после чего был отчислен за неуспеваемость. В студенческие годы друзьями будущего литератора стали начинающие поэты Евгений Рейн, Анатолий Найман, Иосиф Бродский.
Отчисленного студента тут же призвали в армию. Молодой человек по распределению попал в войска системы охраны исправительно-трудовых лагерей в Коми АССР. Увиденное произвело неизгладимое впечатление на юношу и впоследствии укрепило диссидентские настроения писателя. Отслужив положенные годы, Довлатов вновь стал студентом Ленинградского университета, на этот раз выбрав факультет журналистики.
Карьера
Первой газетой молодого репортера стала питерская «За кадры верфям». Писательского опыта Довлатов набирался в общении с молодыми коллегами из группы прозаиков «Горожане». В должности личного помощника Сергей трудился под руководством советской писательницы Веры Пановой.
В конце 60-х годов он по-прежнему находился в поисках собственного пути, поэтому принял приглашение от знакомых и стал сотрудником Комбината живописно-оформительского искусства. Довлатов освоил специальность камнереза, которая позволяла литератору неплохо зарабатывать.
Затем отправился в Прибалтику и служил в изданиях «Советская Эстония», «Моряк Эстонии» и «Вечерний Таллин». Ради таллинской прописки прозаик несколько месяцев трудился кочегаром. В Михайловском (Псковская область) Довлатов провел два экскурсионных летних сезона. В музее-заповеднике А. С. Пушкина Сергей Донатович подрабатывал экскурсоводом.
«Бродский обратился ко мне с довольно неожиданной просьбой: — Зайдите в свою библиотеку на радио «Либерти». Сделайте.
Позднее вернулся в Ленинград и в 1976 году в течение полугода сотрудничал с молодежным журналом «Костер». В середине 70-х годов популярность детского издания распространялась далеко за пределы Северной столицы. Главный редактор Святослав Сахарнов благоволил детским писателям Виктору Голявкину, Виктору Драгунскому, Юрию Ковалю, а также многим «взрослым» авторам, среди которых были Евгений Рейн, Булат Окуджава, и даже опальный Иосиф Бродский. Сергей напечатал только один рассказ в «Костре», и то оценил эту работу скептически.
К концу 70-х годов у Довлатова уже накопилось немало произведений, которые были напечатаны за границей в эмигрантских периодических изданиях. Когда этот факт всплыл наружу, за Довлатовым начал охоту КГБ. Нашелся повод посадить писателя в спецприемник — за мелкое хулиганство. После этого в 1978 году Сергею пришлось уехать в Соединенные Штаты.
В Нью-Йорке журналист стал главным редактором еженедельной газеты «Новый американец», работал на радиостанции, а также продолжал сочинять собственные произведения. Новая родина дала писателю и богатство, и известность, и популярность, и интересную работу, но до последних дней Довлатов скучал по России.
Книги
Писать прозу Сергей Донатович начал еще в армии. Но автору пришлось печататься в самиздате, а также эмигрантских журналах «Континент», «Время и мы» и других. Подобную практику в СССР, мягко говоря, не приветствовали. Довлатова исключили из Союза журналистов. После этого он уже не мог работать по специальности, а набор первой книги «Пять углов» эстонское издательство «Ээсти Раамат» полностью уничтожило по требованию КГБ. Длительный период творческой биографии прозаик не мог реализоваться как писатель.
Когда же Сергей Донатович уехал в Америку, рассказы автора стали печатать один за другим. Первая публикация в эмиграции заставила Довлатова воспрянуть духом и поверить в себя. Благодаря престижным журналам Partisan Review и The New Yorker автор добился большого признания читателей. Поэтому началось издание и полноформатных книг.
Не видела раньше это фото. Сергей Довлатов и Николас Доули, Нью–Йорк.
Первым произведением о жизни в Америке, написанным и изданным за рубежом, стала повесть «Иностранка». В книге речь пошла о буднях русской эмиграции третьей волны. Главная героиня Маруся Татарович без видимых на то причин поддается веянию времени и уезжает из СССР за лучшей долей в Нью-Йорк.
Популярными оказались повести, романы и сборники новелл «Чемодан», «Компромисс», «Соло на ундервуде: Записные книжки» и «Зона. Записки надзирателя». За 12 лет эмиграции из-под пера писателя вышла дюжина книг, которые имели успех в США и Европе, а российские читатели знакомились с этими произведениями благодаря авторской передаче «Писатель у микрофона» на радио «Свобода» (внесено Министерством юстиции РФ в список иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иноагента).
Политические взгляды
В литературных кругах принято называть Сергея Донатовича диссидентом, хотя некоторые коллеги писателя утверждали, что таковым Довлатов никогда не был. Отношения прозаика с советской властью оказались напряженными: хотя в ранних произведениях автор не писал ничего крамольного, «в верхах» чувствовали «неблагонадежность» творца. Он читал запрещенные книги, дружил с Иосифом Бродским, а тонкая ирония и живой, свободный слог прозаика не отвечали установленным требованиям времени.
Уже позже Довлатов отмечал, что не мог оставаться в Союзе, так как его не печатали. Целью эмиграции оказалась творческая свобода. У писателя, по его словам, не было претензий к властям: «Был одет, обут, и до тех пор, пока в советских магазинах продаются макаронные изделия, я мог не думать о пропитании». Если бы его признали на родине как литератора, то покидать Россию он бы не стал.
Уже живя в Америке, Довлатов размышлял по поводу феномена Сталина, приводя в пример отношение к правителю в семье, сравнивал особенности советского и американского патриотизма. Не умаляя «злого гения тирана», Сергей Донатович задавался вопросом, кто написал 4 миллиона доносов, и отвечал, что это были не приспешники Иосифа Виссарионовича, а простые советские люди.
Личная жизнь
Личная жизнь писателя оказалась наполненной яркими моментами, среди которых нашлось место и драматическим страстям, и тихой гармонии. Еще будучи студентом, Довлатов увлекся Асей Пекуровской, слывшей первой красавицей Ленинградского университета. В то время за темноволосой девушкой с колоритной экзотической внешностью ухаживали многие, в том числе и Иосиф Бродский, так что Сергею пришлось по-настоящему сражаться за сердце дамы.
Ася Пекуровская и Сергей Довлатов
Спасла от трагедии армия, вернувшись из которой, в 1965-м Сергей познакомился с Еленой Ритман, ставшей второй супругой писателя. Как и Ася, она оказалась женщиной творческой и яркой. Уже через год жена подарила прозаику дочь Екатерину. В 1968 году Довлатов наконец оформил развод с Асей и вскоре расписался с новой избранницей.
Но, любя Елену, писатель не смог забыть первую жену. Через два года после развода, после случайной встречи с Сергеем, Ася забеременела и родила дочь, Марию Пекуровскую. В 1971 году Ритман рассталась с супругом, после чего прозаик уехал в Таллин. Здесь он встретил Тамару Зибунову, с которой ранее был шапочно знаком. По признаниям дамы, писатель напросился к ней переночевать, после чего остался жить.
Плодом этой короткой любви стала дочь Александра. А в 1978 году Сергей эмигрировал в Штаты, где встретился с ранее прибывшей туда Ритман. Находясь в состоянии развода, бывшие супруги решили сойтись. В феврале 1984 года Елена родила мужу сына, Николаса Доули. Позднее Довлатов говорил, что пишет для своих детей, чтобы после его смерти наследники прочли его сочинения и «поняли, какой у них был золотой папаша».
Болезнь и смерть
Известно, что в зрелые годы писатель страдал алкоголизмом. По мнению коллег писателя, тот пытался бороться с пагубной страстью, однако побороть зависимость Сергею Донатовичу не удавалось. О болезненных запоях автора рассказывала и Татьяна Зибунова, да и сам Довлатов не скрывал этого факта, касаясь этой темы в собственных произведениях.
В Америке писатель пил намного меньше, но все равно был неравнодушен к спиртному. При этом долгое время, наделенный богатырским здоровьем, ленинградец не попадал к врачам. Однако годы возлияний не могли не сказаться на состоянии прозаика. Нагрузку на организм усилили и депрессивные состояния, переживания творца.
Внезапная кончина настигла Сергея Донатовича 24 августа 1990 года. Это произошло в Нью-Йорке — писатель жаловался на боль в животе, которой «прикрывался» инфаркт. Официальной причиной смерти принято считать сердечную недостаточность. Похоронен Довлатов в этом же городе, на кладбище Маунт-Хеброн в районе Куинс.
Фильмы
Экранизации произведений Довлатова начали появляться еще в начале 90-х. Одной из ярких работ того периода стал фильм «Комедия строгого режима», в основу которого лег фрагмент довлатовской «Зоны». Уже в десятых годах режиссеры продолжили обращаться к наследию «русского диссидента». В 2015-м Станислав Говорухин представил вниманию зрителей картину «Конец прекрасной эпохи», снятую по мотивам сборника «Компромисс».
В этот день в 1990 году умер писатель Сергей Довлатов. Вспоминаем интервью с его дочерью Катериной — она рассказывает об.
Лента вызвала негативные отклики: по мнению критиков, режиссеру не удалось передать тонкости стиля сочинений Сергея Донатовича, а также их идейную составляющую. Через три года в прокат вышел байопик Алексея Германа — младшего «Довлатов», повествующий о жизни писателя в начале 70-х. На главную роль пригласили сербского актера Милана Марича, который имел удивительное внешнее сходство с прозаиком. В том же году Анна Матисон представила комедию «Заповедник», снятую по мотивам одноименной довлатовской повести.