что было на голове у дон кихота
Шлем Дон Кихота
В смысле,неглубокая шапель с полукруглым вырезом?
Кстати,в книге шлем его описывлся несколько иначе,если мне не изменяет память.
ну да не глубокая с вырезом да ещё с огормными (по диаметру) полями
ну да не глубокая с вырезом да ещё с огормными (по диаметру) полями
Тут лингвистическая закавыка такая: вообще,в Европе слово «шишак» *в разных написаниях* используется для позднего шлема 17 века типа «паппенхаймер»,обычно для восточноевропейских его вариантов. На фото как раз такая приблуда.
Но в случае с Дон Кихотом скорее всего имелся в виду обычный бацинет без забрала,к которому он приделывал картонное забрало..
Прикрепленные миниатюры
hmmm.
Rebjatki, pere4itajte pozhalusta klizhku zanovo. Don Kihot nsil na golove o4en’ autentichnij TAZIK DLJA BRITJA!
hmmm.
Rebjatki, pere4itajte pozhalusta klizhku zanovo. Don Kihot nsil na golove o4en’ autentichnij TAZIK DLJA BRITJA!
В смысле,неглубокая шапель с полукруглым вырезом?
ну да не глубокая с вырезом да ещё с огормными (по диаметру) полями
В смысле,неглубокая шапель с полукруглым вырезом?
ну да не глубокая с вырезом да ещё с огормными (по диаметру) полями
Я фотку скидывал просто как иллюстрацию того,что тут обычно называют шишаком.
неглубокая шапель с полукруглым вырезом
No ne dumaju chto na etom mozhno chtoto opredelenno reshot’ ili dokazat’ ili objasnit’ ili opredelit’.
bulawog,
da tut dazhe ne v fotke delo a v samih viskazivanijah tipa:
неглубокая шапель с полукруглым вырезом
А что я еще мог сказать? «Бритвенный тазик»?
Из реально существовавших шлемов к этому ближе всего шапель.
а почему именно тазик?
кто может Дон Ки Хота процитировать?
Так вот, вскоре он встретил на дороге цирюльника, который какого-то черта надел на голову блестящий медный бритвенный тазик. Уж не помню, какого черта цирюльник это сделал, но дон Кихот принял данный тазик за ЗОЛОТОЙ ШЛЕМ МОРДРЕДА (сына короля Артура, если кто вдруг не знает) и то ли отобрал, то ли купил его у цирюльника, после чего стал носить сам.
Принять сей предмет он мог только за шапель.
Вот так.
Не, было еще смешнее.
Дон Кихот, приделав к старому шлему забрало из картона, и устроил филд-тест, разумеется уничтожив забрало. Потом намазал его волшебной мазью для непробиваемости и попробовал еще раз,и вот тогда и пришлось покупать тазик
Когда же он с крайним тщанием вычистил их и привел в исправность, то заметил, что недостает одной весьма важной вещи, а именно: вместо шлема с забралом он обнаружил обыкновенный шишак; но тут ему пришла на выручку его изобретательность: смастерив из картона полушлем, он прикрепил его к шишаку, и получилось нечто вроде закрытого шлема. Не скроем, однако ж, что когда он, намереваясь испытать его прочность и устойчивость, выхватил меч и нанес два удара, то первым же ударом в одно мгновение уничтожил труд целой недели; легкость, с какою забрало разлетелось на куски, особого удовольствия ему не доставила, и, чтобы предотвратить подобную опасность, он сделал его заново, подложив внутрь железные пластинки, так что в конце концов остался доволен его прочностью и, найдя дальнейшие испытания излишними, признал его вполне годным к употреблению и решил, что это настоящий шлем с забралом удивительно тонкой работы.
Бывают дороги, по которым не идут; бывают армии, на которые не нападают;
бывают крепости из-за которых не борются; бывают местности, из-за которых не сражаются;
бывают повеления государя, которые не выполняют.
Вот как дон Кихот обзавелся тазом :
цирюльник … взяв с собою медный таз, и направлялся пустить кровь больному и побрить другого жителя села; однако ж судьба устроила так, что цирюльник попал под дождь, и, чтобы не промокла его шляпа, — по всей вероятности, новая, — он надел на голову таз, столь тщательно вычищенный, что блеск его виден был за полмили.
— Знаешь, что мне пришло на ум, Санчо? Должно думать, что этот на славу сработанный чудодейственный шлем по прихоти судьбы попал в руки человека, который не разобрался в его назначении и не сумел оценить его по достоинству, и вот, видя, что шлем из чистого золота, он, не ведая, что творит, вернее всего, расплавил одну половину, дабы извлечь из этого прибыль, а из другой половины смастерил то самое, что напоминает тебе таз для бритья. Но это несущественно: кто-кто, а уж я-то знаю ему цену, и его превращение меня не смущает. В первом же селе, в котором есть кузнец, я его перекую, и тогда он не только не уступит шлему, сработанному и выкованному богом кузнечного ремесла для бога сражений, но еще и превзойдет его. А пока что он мне и так пригодится, — все лучше, чем ничего. Тем более что от камней он вполне может меня защитить.
Полностью эту историю можно прочитать здесь
http://reading-room. tes/one/21.html
Противник Дон Кихота, бискаец,
Дон Кихот («Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский»)
Испанский писатель Мигель де Сервантес Сааведра в своём знаменитом романе «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» показал пародию на рыцарские романы. Характеристика образа Дон Кихота, главного героя романа Сервантеса — тоже пародия на героев таких книг. Этот человек наряду с комическим безумием отличается высокой мудростью гуманиста, желающего защищать угнетённых и бороться против общественной несправедливости. Отсюда и двойственность характеристики образа Дон Кихота.
Происхождение, описание внешности, характер
Дон Кихот — бедный испанский дворянин. Ему около 50 лет, живёт он в деревне. У него есть племянница и двое слуг. Герой очень худощавый, но крепкого сложения. Был он заядлым охотником, но однажды у него появилось новое увлечение: стал запоем читать книги о рыцарских походах. Он так увлечённо их читает, что в итоге начинает думать, что он тоже участник книжных событий.
В обычной же жизни герой романа — обычный дворянин, у которого захудалое поместье и нет денег. Но, наверное, Дон Кихоту не хочется быть таким. В его воображении постоянно появляются все новые и новые картины подвигов. Мечта героя — восстановить в мире справедливость. Он мечтает о посвящении в рыцари, о подвигах и приключениях.
Противоречивость характера Дон Кихота состоит в том, что, с одной стороны, этот герой — воплощение добра, человечности, а с другой — это наивный безумец, который начитался рыцарских романов и лишился чувства реальности.
Странствующий рыцарь
Своего тощего коня Дон Кихот назвал Россинантом. Прекрасной дамой сердца у него стала скотница из соседней деревни, которую фантазия героя превратила в Дульсинею Тобосскую.
Образ безумного рыцаря уравновешивается поведением его слуги — Санчо Панса. Верный оруженосец искренне восхищен своим господином, он думает, что тот не может поступать иначе. Слуга видит, что его хозяин настоящий альтруист, ему ничего не нужно от других, в нём нет алчности.
Дон Кихот честно стремится к тому, чтобы стать идеальным рыцарем в его понимании, он хочет стать таким же храбрым и мужественным героем, о каких читал в романах. Но он совсем не учитывает влияние среды, которая его окружает. Дон Кихот и подумать не может, что все эти произведения о великих рыцарях всего лишь выдумка.
Больше всего главный герой романа Сервантеса хочет, чтобы везде торжествовала справедливость, а он мог дарить добро людям. Но, как известно, «один в поле не воин». Романтичный Дон Кихот в одиночку не может изменить совсем ничего, хотя готов для восстановления справедливости жертвовать всем, даже своей жизнью. В рамках его идеологии он герой, в рамках реальности — чудак, дерущийся с ветряными мельницами.
«Подвиги» Дон Кихота
Герой наивно думает, что он сможет с помощью копья и меча восстановить в мире справедливость. Но «рыцарские подвиги» Дон Кихота — это, скорее всего, причуды героя, а не реальные подвиги.
Примеры «подвигов» героя: бой с ветряными мельницами (они казались ему великанами); «подвиг» в честь Дульсинеи Тобосской (преградил дорогу купцам и призвал признать эту даму самой прекрасной в мире); спас пастушка от побоев хозяина (но после ухода Дон Кихота мальчик был побит ещё больше); освободил каторжников (а они его забросали камнями); хотел изрубить львов (но те не вышли из клетки), после этого Дон Кихот стал себя называть Рыцарем Львов.
Добрые намерения Дон Кихота, совершающего эти «подвиги», не осуществляются, потому что он наивен, доверчив, не знает жизни, людей. Ни в одном из своих «подвигов» герою не удалось искоренить зло и несправедливость.
Заключение
В конце произведения Сервантес завершает развенчивание рыцарских романов: Дон Кихот, возвращённый стараниями друзей домой, исцеляется от безумия. Он снова превратился в Алонсо Кихано Доброго и объявил, что «ныне ему претят богомерзкие книги о странствующем рыцарстве». Он даже в своём завещании указал, что его племянница лишится наследства, если выйдет замуж за человека, который читал рыцарские романы.
Образ Дон Кихота, бескорыстного и неудачливого борца за справедливость, сохранил своё обаяние до нашего времени. Такие люди, как он, пытаются бороться за справедливость, не понимая законов общественного развития, поэтому терпят трагические неудачи.
Что было на голове у дон кихота
ГЛАВА XLII,
в которой устанавливается действительность шлема Мамбрэна и конской сбруи и рассказываются другие не менее интересные события.
— За кого прикажете считать людей, которые называют цирюльничий таз шлемом, а ослиную сбрую — конскою?! — воскликнул цирюльник, разводя руками.
— Кто осмелится утверждать противное, тому я скажу, если он рыцарь, что он лжет; а если он только оруженосец, что он — жалкий невежда! — вскричал Дон-Кихот.
С целью позабавить общество сеньор Николас решился поддержать Дон-Кихота, и потому сказал, обращаясь к своему собрату по ремеслу:
— Сеньор цирюльник, я занимаюсь одинаковым с вами ремеслом и практикую его уже двадцать лет, так что отлично знаю все употребляемые в этом искусстве инструменты и приспособления. Кроме того, в молодости я был солдатом, следовательно хорошо знаком и со всеми видами шлемов, шишаков и тому подобных военных головных украшений. Умея поэтому отличать одним взглядом шлемы от цирюльничьих тазов, заявляю во всеуслышание, что вещь, которую держит в руках наш уважаемый рыцарь, так же мало походит на таз, как ночь на день, и представляет собою настоящий шлем, хотя и не полный.
— Да, конечно, он не полный, — подхватил Дон-Кихот. — У него нет забрала.
— Видимое дело, что это шлем, — заметил священник, поняв намерение своего приятеля.
Карденио, дон Фернандо и его друзья, ради шутки, тоже подтвердили, что это шлем. Один аудитор молчал, раздумывая об открытии, сделанном ему доном Люисом, а потому он даже и не слыхал, что в эту минуту говорилось вокруг него.
— Господи, Боже мой! — кричал злополучный цирюльник. — Уж если таз принимается за шлем, то и сомневаться нечего, что ослиную сбрую примут за конскую. Тут, видно, все или поражены слепотою, или взялись сообща дурачить меня.
— Что касается сбруи, — сказал Дон-Кихот, — то мне до неё нет никакого дела, и спорить о ней я не буду.
— Вы, как рыцарь и, следовательно, более всех сведущий в этих предметах, не имеете права отказываться от решения этого вопроса, — проговорил священник. — Что вы скажете, то всеми нами и будет признано за истину.
— Ваше преподобие оказываете мне слишком много чести, — скромно произнес Дон-Кихот. — Со мною творятся такие странные вещи в этом заколдованном замке, что я уж и не знаю, верить мне своим глазам или нет. Мне кажется, что тут обитают самые злые волшебники, которые преследуют меня и стараются сбить с толка. В прошлую мою ночевку здесь я был избит невидимыми руками, да и моему оруженосцу Санчо порядком досталось — тоже от каких-то невидимок. В нынешнюю же ночь я был привязан за руку к решетке окна, когда, совершая объезд вокруг замка для охраны почивших в нем высокородных дам, я проезжал под окном. В таком положении я вынужден был пробыть целых два часа. После этих испытаний было бы слишком смело с моей стороны утверждать, что находящиеся здесь предметы действительно таковы, какими они представляются мне. Я могу только поклясться, что шлем, который все время был на мне, действительно шлем, а относительно сбруи, лежавшей всю ночь в конюшне, я не могу сказать ничего; она могла быть там околдована. по крайней мере для моих глаз. Чары не так действуют на людей, не посвященных в рыцари; поэтому предоставляю присутствующим сеньорам решить, принадлежит ли спорная сбруя коню или ослу — им это виднее моего.
— Сеньор Дон-Кихот прав, — сказал дон Фернандо. — Вопрос, действительно, следует решить нам, как не причастным к делу. Для большей верности решения, спросим мнения каждого отдельно; истина, конечно, будет на стороне большинства.
Для тех, кто знал, что тут разыгрывается комедия, все эти переговоры были очень смешны; но остальным — дону Люксу, его слугам и, в особенности, четырем стрелкам, только что прибывшим в корчму и слышавшим половину спора — они казались возмутительною галиматьей, не достойною порядочных людей.
Цирюльник бесился, видя, с какою серьезною миной дон Фернандо отбирает мнения относительно сбруи, в которой каждый ребенок с первого взгляда должен был признать ослиную. Его положительно выводило из себя, что все отрицают такой очевидный факт.
Спросив несколько человек, дон Фернандо обратился к обиженному и сказал ему:
— Мне надоело предлагать все один и тот же вопрос, тем более, что я до сих пор слышу один и тот же ответ, что сбруя, о которой идет речь, конская, а не ослиная. Согласитесь с тем, что вы не правы, и откажитесь от всяких претензий на эту сбрую.
— Что б мне лишиться своего места в раю, если вы все не сговорились против меня! — вскричал цирюльник. — Конечно, я один против всех ничего не могу сделать; но и вам не удастся убедить меня в том, что у меня глаза не на месте и не видят того, что есть. Что вы ни толкуйте, а цирюльничий таз все-таки останется тазом и ослиная сбруя никогда не может быть конскою!
— Бывают еще не такие превращения, мой друг, — важно заметил Дон-Кихот.
Все рассмеялись, глядя на комичное отчаяние одураченного цирюльника. Только один из слуг дона Люиса захотел заступиться за него и, выступив вперед, сказал:
— Если умные люди уверяют, что корова — лисица, то они делают это с какою-нибудь целью, так как не может быть, чтобы они не видели того, что очевидно. Какая у присутствующих сеньоров сейчас цель — не знаю; но, наперекор им, позволяю себе объявить, что господин цирюльник прав, утверждая, что это вот — таз для бритья, а это — ослиная сбруя, а не конская.
— Смотрите, не ошибитесь, любезный! — произнес дон Николас.
— Тут нельзя и ошибаться: я, слава Богу, не слепой и не сумасшедший! — возразил слуга.
— Само собою разумеется, что это ослиная сбруя, — вмешался один из стрелков. — Я в этом готов дать какую угодно присягу. А это, конечно, таз.
— Лжешь, бездельник! — крикнул Дон-Кихот и с такою силой ударил стрелка пикою по голове, что тот как сноп повалился на землю.
Товарищи стрелка подняли страшный шум, требуя помощи «Святой Германдады».
Вдруг посреди этого хаоса Дон-Кихотом овладела новая мысль: он увидел себя перенесенным в стан сказочного героя Аграманта и замешанным в жаркую битву с его врагами. Остановившись с мечом в руке, он крикнул громовым голосом:
— Остановитесь! Вложите в ножны мечи и выслушайте меня, если хотите сохранить свою жизнь!
Все мгновенно остановились, как вкопанные, и наш герой продолжал:
— Не говорил ли я вам, сеньоры, что этот замок околдован и что в нем обитают волшебники. Взгляните вокруг себя, и вы увидите, что у нас произошло то же самое, что некогда было в стане Аграманта, когда все его воины повздорили между собою, сами не зная за что. Не спорю, что сюда ворвались и враги; но мы, кажется, бьемся не столько с ними, сколько друг с другом, бросаясь сослепа на кого попало. Господин аудитор и господин лиценциат, я обращаясь к вашему благоразумию. Пусть будет один из вас ко-ролем Аграмантом, а другой — королем Собрином. Установите между нами своим властным словом мир. Стыдно таким благородным людям, как мы, убивать друг друга из-за того, что не стоит даже выеденного яйца!
Стрелки, ничего не знавшие о бреднях Дон-Кихота и сильно исколоченные им, доном Фернандо и Карденио, не желали прекращать битвы; бедный же цирюльник, сбруя которого была вся изорвана, да и сам он порядочно пострадал от борьбы с Санчо, был очень рад прекратить драку. Санчо оставил его по первому слову своего господина и, тяжело отдуваясь, отирал пот и кровь, струившиеся с его лица. Корчмарь долго еще горячился, кричал и ругался, призывая в свидетели небо и землю, что он никогда более не пустит к себе этого сумасшедшего рыцаря, из-за которого постоянно возникает столько беспокойства и тревоги; наконец кое-как удалось умиротворить и его.
Битва окончилась. Дон-Кихот остался при своем убеждении, что он находится в заколдованном замке, где все делается ему на зло. Тем не менее он торжествовал победу потому, что спорный таз был публично признан шлемом, а ослиная сбруя — конскою.
Когда мир вполне был восстановлен, все собрались в залу. Дон Люис стал уговаривать слуг своего отца ехать назад без него и дал обещание возвратиться домой по доброй воле, как только уладится дело, ради которого он совершил побег. Между тем аудитор отвел в сторону дона Фернандо, Карденио и священника, рассказал им о сватовстве дона Люиса к его дочери и просил их совета, как поступить. После совместного тщательного обсуждения всех обстоятельств дела было решено, что дон Фернандо объявит слугам отца дона Люиса свое звание и скажет им, что берет молодого человека с собою к своему брату в Андалузию, так как юноша отказывается возвратиться к отцу в Мадрид. Когда дон Фернандо объявил об этом слугам и открыл им свое имя, они, конечно, не осмелились противоречить такому важному сеньору и изъявили готовность тотчас же возвратиться к своему господину и доложить ему обо всем, что они сделали и узнали; только один из них должен остаться у дона Люиса для его услуг и с целью следить за тем, что еще предпримет молодой сеньор.
Таким образом, благодаря Дон-Кихоту и авторитету королей Аграманта и Собрина, удалось утишить страшную бурю. Но когда демон, враг мира и согласия, заметил, что затеянное им злое дело не удалось, он придумал новую злобную проделку для своего увеселения.
Дело в том, что стрелки хотели было удалиться, так как им нечего было более делать в корчме, где их, вместо ожидаемого ими угощения хорошим завтраком, чуть не убили, как вдруг один из них вспомнил, что у него между другими официальными бумагами, порученными ему для разноски, находился приказ «Святой Германдады» об аресте некоего гидальго, именующего себя Дон-Кихотом и подлежащего суду за освобождение из-под конвоя каторжников, ссылаемых на галеры. Желая удостовериться, не подходят ли обозначенные в приказе приметы Дон-Кихота к избившему его рыцарю, стрелок достал из кармана приказ и принялся читать по складам обозначенные в нем приметы, взглядывая при каждом прочитанном слове на Дон-Кихота. Так как приметы оказались верными, то он подошел к нашему герою, схватил его за плечо и крикнул во все горло:
— Помогите мне, сеньоры, во имя «Святой Германдады», арестовать этого придорожного разбойника. Вот приказ об его аресте!
Священник взял бумагу и, увидев, что это, действительно, приказ об аресте Дон-Кихота, грустно покачал головою и с сожалением взглянул на рыцаря.
При крике стрелка о помощи во имя «Святой Германдады» корчмарь снова прибежал со своим жезлом и шпагою и в сопровождении воющих жены, дочери и служанки, которые опасались, что его опять поколотят.
— Клянусь моею бородой, — воскликнул Санчо, — господин мой прав: это и в самом деле заколдованный замок! Должно быть все черти из ада собрались сюда, чтобы не давать добрым христианам ни минуты покоя!
Между тем стрелки, именем короля и братства «Святой Германдады», требовали, чтобы им было оказано содействие к задержанию Дон-Кихота, как разбойника и нарушителя общественного спокойствия.
Но рыцарь уже пришел в себя и, презрительно улыбаясь, спокойно проговорил:
Дон Кихот: сумасшедший или юродивый?
Приблизительное время чтения: 12 мин.
Знаете ли вы, что изначально Сервантес задумал «Дон Кихота» просто как шутливую пародию на современные ему «бульварные» рыцарские романы? А в итоге получилось одно из величайших произведений мировой литературы, которое остается чуть ли не самым читаемым до сих пор? Как это произошло? И почему безумный рыцарь Дон Кихот и его оруженосец Санчо Панса оказались так дороги для миллионов читателей?
Об этом специально для «Фомы» рассказал Виктор Симаков, кандидат филологических наук, учитель словесности.
Дон Кихот: история идеалиста или сумасшедшего?
Говоря о «Дон Кихоте», следует разделять замысел, сознательно сформулированный автором, его конечное воплощение и восприятие романа в последующие века. Изначальный замысел Сервантеса — высмеять рыцарские романы, создав пародийный образ безумного рыцаря.
Однако в процессе создания романа замысел претерпел изменения. Уже в первом томе автор, сознательно или нет, наградил комического героя — Дон Кихота — трогательным идеализмом и острым умом. Персонаж получился несколько неоднозначным. Он, например, произносил знаменитый монолог об ушедшем золотом веке, который начал такими словами: «Блаженны времена и блажен тот век, который древние назвали золотым, — и не потому, чтобы золото, в наш железный век представляющее собой такую огромную ценность, в ту счастливую пору доставалось даром, а потому, что жившие тогда люди не знали двух слов: твое и мое. В те благословенные времена все было общее».
Памятник Дон Кихоту. Куба
Закончив первый том, Сервантес, казалось, закончил и весь роман. Созданию второго тома помог случай — издание поддельного продолжения «Дон Кихота» авторства некоего Авельянеды.
Этот Авельянеда не был столь бездарным автором, каким его объявил Сервантес, однако он извратил характеры героев и, что логично, отправил Дон Кихота в сумасшедший дом. Сервантес, и раньше чувствовавший неоднозначность своего героя, тут же принимается за второй том, где не только акцентировал идеализм, жертвенность и мудрость Дон Кихота, но и подарил мудрость второму комическому герою, Санчо Пансе, который ранее выглядел весьма недалеким. То есть Сервантес закончил роман вовсе не так, как его начал; как писатель он эволюционировал вместе со своими героями — второй том вышел более глубоким, возвышенным, совершенным по форме, чем первый.
Со времени создания «Дон Кихота» прошло четыре столетия. Всё это время восприятие «Дон Кихота» менялось. Со времен литературы романтизма для большинства читателей «Дон Кихот» — это трагическая история о великом идеалисте, которого не понимают и не принимают окружающие его люди. Дмитрий Мережковский писал, что Дон Кихот превращает всё, что видит перед собою, в мечту. Он бросает вызов привычному, обыденному, пытаясь жить, во всем руководствуясь идеалами, более того — он хочет повернуть время вспять, к золотому веку.
Дон Кихот. Джон Эдвард Грегори (1850-1909)
Окружающим людям герой кажется странным, безумным, каким-то «не таким»; у него же их слова и поступки вызывают жалость, грусть или искреннее негодование, которое парадоксально соединено со смирением. Роман действительно дает почву для такой трактовки, оголяет и усложняет этот конфликт. Дон Кихот, несмотря ни на какие насмешки и издевательства, продолжает верить в людей. Он готов страдать за любого человека, готов переносить лишения — с уверенностью, что человек сможет стать лучше, что он выпрямится, прыгнет выше головы.
Вообще, весь роман Сервантеса построен на парадоксах. Да, Дон Кихот — это один из первых патологических образов (то есть образ сумасшедшего. – Прим. ред.) в истории беллетристики. И после Сервантеса их с каждым столетием будет все больше, пока, наконец, в XX веке едва ли не большая часть главных героев романов будут сумасшедшими. Однако важно не это, а то, что по мере чтения «Дон Кихота» у нас возникает ощущение, что автор потихоньку, совсем не сразу проявляет мудрость героя через его безумие. Так что во втором томе перед читателем отчетливо встает вопрос: а кто здесь безумен на самом деле? Точно ли Дон Кихот? Не являются ли умалишенными как раз те, кто издеваются и смеются над благородным идальго? И это не Дон Кихот ослеплен и обезумел в своих детских грезах, а окружающие его люди, неспособные увидеть мир таким, каким его видит этот рыцарь?
Кто «благословил» Дон Кихота на подвиг?
Важно понимать, как пишет Мережковский, что Дон Кихот — это человек еще той, старинной эпохи, когда ценности добра и зла формировались не исходя из личного опыта, а с оглядкой на то, что говорили авторитетные люди прошлого, например, Августин, Боэций или Аристотель. И любой важный жизненный выбор осуществлялся только с опорой и оглядкой на великих, авторитетных людей прошлого.
Так же и для Дон Кихота. Для него авторитетным оказались авторы рыцарских романов. Вычитанные и усвоенные им из этих книг идеалы были приняты им без колебаний. Они, если угодно, определили «догматическое содержание» его веры. И всего себя герой романа положил на то, чтобы эти принципы прошлого привнести в настоящее, «сделать былью».
И даже когда Дон Кихот говорит, что он хочет добиться славы печального рыцарского подвига, то она, эта слава важна ему именно как возможность стать проводником этих вечных идеалов. Личная слава ему ни к чему. Поэтому, можно сказать, сами авторы рыцарских романов «уполномочили» его на этот подвиг.
Издевался ли Сервантес над своим героем?
Сервантес — человек рубежа XVI-XVII веков, а смех того времени довольно груб. Вспомним Рабле или комические сцены в трагедиях Шекспира. «Дон Кихот» задумывался как комическая книга, и она действительно представлялась комической современникам Сервантеса. Уже при жизни писателя его герои стали, например, персонажами испанских карнавалов. Героя бьют, а читатель смеется.
Предполагаемый портрет Сервантеса
Именно эту неизбежную грубость автора и его читателей не принимает Набоков, который в своей «Лекции о “Дон Кихоте”» возмущался тем, что Сервантес так беспощадно издевается над своим героем. Акцентирование трагического звучания и философской проблематики романа — целиком заслуга авторов XIX века, романтиков и реалистов. Их интерпретация романа Сервантеса сейчас уже заслонила изначальный замысел писателя. Ее комическая сторона оказывается для нас на втором плане. И тут большой вопрос: что более значимо для истории культуры — мысль самого писателя или то, что мы за ней видим? Дмитрий Мережковский, предвосхищая Набокова, писал о том, что сам писатель не очень понимал, что за шедевр он создал.
Почему шутовская пародия стала великим романом?
Секрет такой популярности и значимости «Дон Кихота» связан с тем, что книга постоянно провоцирует все новые и новые вопросы. Пытаясь разобраться с этим текстом, мы никогда не поставим точку. Роман не дает нам никаких окончательных ответов. Наоборот, он постоянно ускользает от любых законченных интерпретаций, заигрывает с читателем, провоцирует его погружаться в смысловую композицию все глубже и глубже. Более того, прочтение этого текста для каждого будет «своим», очень личным, субъективным.
Это роман, чудесно эволюционирующий вместе с автором на наших глазах. Сервантес углубляет свой замысел не только от первого тома к второму, но и от главы к главе. Хорхе Луис Борхес, мне кажется, справедливо писал, что читать первый том, когда есть второй, в общем-то уже необязательно. То есть «Дон Кихот» — это уникальный случай, когда «сиквел» оказался намного лучше «оригинала». А читатель, устремляясь дальше в глубину текста, чувствует удивительное погружение и всё большее сочувствие к герою.
Памятник Сервантесу и его героям в Мадриде
Произведение открывалось и до сих пор открывается новыми гранями и измерениями, которые не были заметны для предыдущих поколений. Книга зажила своей собственной жизнью. «Дон Кихот» оказался в центре внимания в XVII веке, затем повлиял на многих авторов в эпоху Просвещения (в том числе на Генри Филдинга, одного из создателей современного типа романа), затем вызвал восторг последовательно у романтиков, реалистов, модернистов, постмодернистов.
Интересно, что образ Дон Кихота оказался очень близок русскому миропониманию. К нему часто обращались наши писатели. Например, князь Мышкин, герой романа Достоевского «Идиот», — это и «князь-Христос», и одновременно Дон Кихот; книга Сервантеса специально упоминается в романе. Тургенев написал блестящую статью, в которой сравнил Дон Кихота и Гамлета. Писатель сформулировал различие двух внешне будто бы похожих героев, надевших на себя маску безумия. Для Тургенева Дон Кихот — это своеобразный экстраверт, который всего себя отдает другим людям, который полностью открыт для мира, тогда как Гамлет, наоборот, — интроверт, который замкнут на самом себе, принципиально отгорожен от мира.
Что общего у Санчо Пансы и царя Соломона?
Санчо Панса — герой парадоксальный. Он, конечно, комичен, однако именно в его уста Сервантес порой вкладывает удивительные слова, которые вдруг приоткрывают мудрость и остроумие этого оруженосца. При этом особенно это заметно к концу романа.
В начале романа Санчо Панса является воплощением традиционного для тогдашней испанской литературы образа плута. Но плут из Санчо Пансы никудышный. Все его плутовство сводится к удачным находкам чьих-то вещей, какому-то мелкому воровству, да и на том его ловят за руку. А затем оказывается, что талантлив этот герой совсем в другом. Уже ближе к финалу второго тома Санчо Панса становится губернатором поддельного острова. И здесь он выступает как рассудительный и умный судья, так что невольно хочется сравнить его с премудрым ветхозаветным царем Соломоном.
Так поначалу глупый и невежественный Санчо Панса к финалу романа оказывается совершенно иным. Когда Дон Кихот в конце концов отказывается от дальнейших рыцарских подвигов, Санчо умоляет его не отчаиваться, не отступать от выбранного пути и идти дальше — к новым подвигам и приключениям. Получается, авантюризма в нем не меньше, чем в Дон Кихоте.
По мысли Генриха Гейне, Дон Кихот и Санчо Панса неотделимы друг от друга и составляют единое целое. Представляя себе Дон Кихота, мы сразу же представляем рядом и Санчо. Единый герой в двух лицах. А если считать Росинанта и ослика Санчо — в четырех.
Что за рыцарские романы высмеял Сервантес?
Изначально жанр рыцарских романов зародился в XII веке. Во времена настоящих рыцарей эти книги воплощали актуальные идеалы и представления — куртуазные (правила хорошего тона, хорошие манеры, которые впоследствии легли в основу рыцарского поведения. — Прим. ред.) литературные, религиозные. Однако пародировал Сервантес вовсе не их.
«Новые» рыцарские романы появились после введения технологии книгопечатания. Тогда, в XVI веке, для широкой, уже грамотной публики начинают создавать легкое, развлекательное чтиво о рыцарских подвигах. По сути, это был первый опыт создания книжных «блокбастеров», цель которых была очень простой — избавить людей от скуки. Во времена Сервантеса рыцарские романы уже не имели отношения ни к реальности, ни к актуальной интеллектуальной мысли, однако их популярность не угасала.
Нужно сказать, что Сервантес вообще не считал «Дон Кихота» своим лучшим произведением. Задумав «Дон Кихота» как шутливую пародию на рыцарские романы, которые писались тогда для развлечения читающей публики, он затем взялся создать настоящий, подлинный рыцарский роман — «Странствия Персилеса и Сихизмунды». Сервантес наивно полагал, что это лучшее его произведение. Но время показало, что он ошибался. Такое, кстати, нередко случалось в истории мировой культуры, когда писатель считал наиболее удачными и важными одни произведения, а последующие поколения выбирали для себя совсем другие.
Титульный лист испанского издания «Амадиса», 1533 год
А с «Дон Кихотом» произошло удивительное. Оказалось, что этот роман — не только пародия, которая пережила оригинал. Именно благодаря Сервантесу эти «бульварные» рыцарские романы были увековечены. Мы бы ничего не знали ни о том, кто такой Амадис Гальский, Бельянис Греческий или Тирант Белый, если бы не «Дон Кихот». Так бывает, когда важный и значимый для многих поколений текст подтягивает за собой целые пласты культуры.
С кем сравнивают Дон Кихота?
Образ Дон Кихота чем-то напоминает православного юродивого. И здесь нужно сказать, что сам Сервантес к концу жизни все больше и больше тяготел к францисканству (католический нищенствующий монашеский орден, основанный святым Франциском Ассизским. — Прим. ред.). А образ Франциска Ассизского, как и его последователей-францисканцев, в чем-то перекликается с православными юродивыми. И те, и другие сознательно выбирали бедный образ жизни, носили на себе рубища, ходили босиком, постоянно странствовали. О францисканских мотивах в «Дон Кихоте» написано довольно много работ.
Вообще, между сюжетом романа и евангельским повествованием, равно как и житийными историями, напрашивается довольно много параллелей. Испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет писал, что Дон Кихот — это «готический Христос, иссушённый новейшей тоской, смешной Христос наших окраин». Мигель де Унамуно, другой испанский мыслитель, назвал свой комментарий к книге Сервантеса «Житие Дон Кихота и Санчо». Унамуно стилизовал свою книгу под житие святого. Он пишет о Дон Кихоте как о «новом Христе», который, всеми презираемый и поругаемый, шествует по испанской глубинке. В этой книге была заново сформулирована знаменитая фраза, что если бы Христос снова появился на этой земле, то мы бы вновь его распяли (впервые она зафиксирована у одного из немецких писателей-романтиков, а позже ее повторяет Андрей Тарковский в «Страстях по Андрею»).
Кстати, заголовок книги Унамуно потом станет и названием фильма грузинского режиссера Резо Чхеидзе. Параллели между сюжетом романа и евангельской историей проводил даже Владимир Набоков в «Лекциях о Дон Кихоте», хотя уж кого-кого, а Набокова трудно заподозрить в особом интересе к религиозным темам.
И действительно, Дон Кихот вместе со своим оруженосцем Санчо Пансой, особенно во второй части романа, очень сильно напоминают Христа и его апостола. Например, это заметно в сцене, когда в одном городе местные жители начинают закидывать Дон Кихота камнями и смеются над ним, а затем даже вешают на него забавы ради табличку с надписью «Дон Кихот Ламанчский», которая очень напоминает другую знаменитую надпись — «Иисус Назарянин, Царь Иудейский».
Как образ Христа отразился в мировой литературе?
Еще Блаженный Августин считал уподобление Христу целью христианской жизни и средством преодоления первородного греха. Если брать западную традицию, об этом писал святой Фома Кемпийский, из этого представления исходил святой Франциск Ассизский. Естественно, это отразилось и в литературе, например, в «Цветочках Франциска Ассизского», жизнеописании святого, столь ценимого, в том числе и Сервантесом.
Есть «Маленький принц» с героем, явившимся на землю ради спасения пусть не всех людей, но хотя бы одного человека (потому он и маленький). Есть удивительная пьеса Кая Мунка «Слово», недавно напечатанная в журнале «Иностранная литература», но давным-давно известная синефилам по гениальной экранизации Карла Теодора Дрейера. Есть роман Никаса Казандзакиса «Христа распинают вновь». Есть и тексты с довольно шокирующими образами — с традиционной религиозной точки зрения. Всё это свидетельствует о том, что евангельская история — одна из основ европейской культуры. И судя по новым и новым вариациям на темы евангельских образов (какие бы странные трансформации они не претерпевали), этот фундамент вполне крепок.
Судя по «Дон Кихоту», евангельские мотивы могут проявляться в литературе неявно, подспудно, даже незаметно для самого автора, просто в силу его естественной религиозности. Нужно понимать, что если бы автор XVII века вводил религиозные мотивы в текст намеренно, он бы куда заметнее их акцентировал. Литература того времени чаще всего открыто демонстрирует приемы, не скрывает их; так же мыслит и Сервантес. Соответственно, говоря о религиозных мотивах в романе, мы самостоятельно выстраиваем полную картину мировоззрения писателя, домысливаем то, что он обозначил лишь несколькими несмелыми штрихами. Роман это позволяет. И в этом тоже его подлинная современная жизнь.