Блуда и мудо о чем
Блуда и МУДО
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Отзывы 27
Тем, у кого оставил приятное «послевкусие» Ивановский «Географ глобус пропил» обязательно понравится «Блудо и Мудо». Та же около-школьная тематика (Мудо – это муниципальное учреждение дополнительного образования), тот же главный персонаж – философски-цинично настроенный по отношению к происходящему герой романа, та же провинциальная жизнь со всеми ее, кажущимися порой, мелкими проблемами и радостями.
В целом, смешное и доброе, по-своему грустное произведение вполне достойное прочтения и чем-то все же выделяющееся в ряду современной русской прозы. Советую – сам «проглотил» книгу за пару дней.
Тем, у кого оставил приятное «послевкусие» Ивановский «Географ глобус пропил» обязательно понравится «Блудо и Мудо». Та же около-школьная тематика (Мудо – это муниципальное учреждение дополнительного образования), тот же главный персонаж – философски-цинично настроенный по отношению к происходящему герой романа, та же провинциальная жизнь со всеми ее, кажущимися порой, мелкими проблемами и радостями.
В целом, смешное и доброе, по-своему грустное произведение вполне достойное прочтения и чем-то все же выделяющееся в ряду современной русской прозы. Советую – сам «проглотил» книгу за пару дней.
Книгу читала после «Географа» и на фоне всплеска интереса к «Географу» и его автору. Книга однозначно достойна прочтения любителями современных романов о настоящем времени, но впечатление от неё неоднозначно. Не дочитать не смогла, увлекает. Главный герой вызывает очень противоречивые чувства, впрочем как и остальные герои книги. Читая, постоянно одергивала себя, стараясь не примерять на себя ценности и поступки героев, не оценивать их, абстрагироваться. Получилось. У них другая* жизнь, у них другие* нравы, всё другое* – даже язык, которым они изъясняются, обильно сдабривая речь нецензурной лексикой. Только чувства те же – глубокие, искренние и иногда парадоксальные. Но «Географ» оставил все же более приятное послевкусие…
*другая, другие, другое = очень далеко лично от моей жизни и жизни моего ближнего круга.
Книгу читала после «Географа» и на фоне всплеска интереса к «Географу» и его автору. Книга однозначно достойна прочтения любителями современных романов о настоящем времени, но впечатление от неё неоднозначно. Не дочитать не смогла, увлекает. Главный герой вызывает очень противоречивые чувства, впрочем как и остальные герои книги. Читая, постоянно одергивала себя, стараясь не примерять на себя ценности и поступки героев, не оценивать их, абстрагироваться. Получилось. У них другая* жизнь, у них другие* нравы, всё другое* – даже язык, которым они изъясняются, обильно сдабривая речь нецензурной лексикой. Только чувства те же – глубокие, искренние и иногда парадоксальные. Но «Географ» оставил все же более приятное послевкусие…
*другая, другие, другое = очень далеко лично от моей жизни и жизни моего ближнего круга.
Книги Алексея Иванова начал читать год назад. Был в Перми по личным делам, зашёл в книжный ну и увидел там в книгах местных авторов Алексея Иванова. Давно про него слышал и всё собирался найти его книги и прочитать, а тут такой случай – ну я и купил сразу всё что там было. После прочтения первой же книги (про географа…) сразу же понял, что мне очень и очень жалко, что не сделал этого раньше. Не мог оторваться, устраивало буквально всё, хотя концовочка на мой взгляд скорее всего должна быть иной, но и такой вариант вполне логичен для данного героя.
И вот новая книга Алексея Иванова «Блуда и МУДО», в которой наша жизнь во всей её красе.
Алексей Иванов вводит свои определения: Внутренняя Точка Отсчёта, Внешняя Точка Отсчёта,
ОПГ – это Охват Поля Гибкости. Читать его книги непросто для тех, кто мало читал или вообще не читает, но для Читателей все его ссылки и реминисценции (если я правильно употребил это слово. ) какой то Нектар для ума: «Что же вы… как Чичиков. – замялся Костёрыч. – Да, – согласился Моржов. – Я начичу вам сертификаты»
А уж все размышления автора о «Пиксельном мышлении» просто один в один отображают наших современников соплеменников да и не только. Или вот ещё «Наши дети видят очень мало настоящих вещей. В основном – копии ширпотреба, поделки масскульта, какие то искусственные спецэффекты… А в человеческих отношениях – невнятицу повседневности, компромиссы… И у детей не вырабатываются… некие, что ли, витамины ума… От нашего мира дети не получают в пользование важнейший критерий оценки – критерий подлинности. И потому не отличают настоящего от лжи, фальшивки, пустышки, упаковки…» И ещё «… Критерий подлинности – Это умение самостоятельно отличать настоящее от ненастоящего». В общем всем рекомендую прочитать и эту книгу и вообще все книги Алексея Иванова, и уверяю всех, кто это сделает не только не будет разочарован, а наоборот получит огромное удовольствие и от языка и от разворачивания сюжета.
Блуда и мудо о чем
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
А. Иванов. «Блуда и МУДО»
Конечно, каждый из героев имеет свою задачу и в зависимости от этого у него есть особые черты. Так в «Общаге на крови» Иванов исследовал феномен юношеских самоубийств. Главный герой книги – Отличник – все время хочет покончить с собой не от тоски, а от полноты жизни. Он понимает, что еще чуть-чуть, и он утратит это острое чувство счастья, престанет воспринимать мир так, как видит и чувствует его сейчас – целиком. Станет как все, т.е. способным на компромиссы, на предательство, на подлость, на равнодушие, научится прощать и забывать. А он этого не хочет. Обстоятельства складываются так, что погибает его любимая девушка, а друзья устраивают ему обструкцию, обвиняя его в том, что он утратил свой дар служить им нравственным камертоном. И он уходит из жизни, чтобы не забывать о любимой, чтобы спасти друзей от порчи своей смертью.
Великий Пермский князь Михаил, живущий в 15 веке, не пьяница и любит только свою жену. Но все же он тоже живет долгом, который заключается в сохранении своего княжества и многим ради этого жертвует. У него нет амбиций, и он бы с удовольствием просто пахал землю, но вынужден вести героическую жизнь. «Сердце Пармы» не психологический роман, как 2 предыдущих, а эпос, и кроме князя Михаила там немало других героев и чудес.
С помощью этих и других понятий Моржов объясняет то, что происходит в мире.
Мне понравилось. По-моему, очень верно. Понятия ПМ и ТТУ можно применять для объяснения того, что происходит и в нашей жизни.
Посмотрите, что происходит сегодня. В пиксельной картинке хотят путем Точечного Титанического Удара выбить Путина. Вот он куда- то денется, и все наладится. Каждая баба получит по мужику, Малые города перестанут умирать, образование наладится, проституция пропадет, сутенеры и чиновники-хапуги переродятся.
Увы, не получится так. Над каждым элементом надо работать отдельно и упорно.
Роман Алексея Иванова «Блуда и МУДО» в скором времени экранизируют. Что ждать от будущего сериала?
У нас просто отличная новость, друзья, и будет глупо ей не поделиться. Тем более, когда речь о новой экранизации великолепного Алексея Иванова. Не так много в современной русской литературе авторов, чьё творчество заслуживает своего места в киноиндустрии, потому и сообщение, недавно опубликованное в сети, вызвало искреннюю радость:
«Писатель Алексей Иванов заключил контракт на экранизацию своего романа «Блуда и МУДО» (18+). По книге снимут сериал, над которым будет работать кинокомпания Look Film», — рассказала продюсер Иванова Юлия Зайцева на своей странице в Facebook.
Это как загаданный подарок от Деда Мороза, внезапно найденный под ёлкой. Сериал, рассказывающий историю одного лета из жизни сотрудников Муниципального учреждения дополнительного образования, их трагедии и радости. Текстовое отображение русской провинции нулевых. Кто-то удивится и даже задастся вопросом:
— И что здесь такого?
Всё очень просто: книги Иванова стоят того, чтобы ждать переноса каждой в кино или телеформат. В них найдётся, что почитать ценителям разных жанров, не разочаровавшись и получив удовольствие от качественной литературы. Любите прописанные характеры, реалистичную драму из жизни современников? Добро пожаловать на страницы «Географ глобус пропил» — самой известной книги прозаика.
Желаете увидеть крах не просто боевого братства, а целой идеи на фоне лихих девяностых? «Ненастье» — то, что вам нужно. Обожаете масштаб и захватывающие исторические события? Тогда обратите внимание на эпичную дилогию о Сибири времён Петра Великого, ужасающе-прекрасный «Тобол».
С упоением читаете хоррор в наших русских реалиях? «Пищеблок» вам просто необходим. Мистика коренных Урала с Сибирью, фэнтези с исконно русской изюминкой заставляет не отрываться от страниц? «Сердце Пармы» — идеальный вариант для выходных.
Хотите знать больше о причине нашей радости по поводу новой экранизации? Читайте дальше.
Блуд, Моржов и «чиченье»
Николай Васильевич Гоголь отправил Чичикова по «мёртвые души» и подарил нам уйму персонажей на все времена: от Ноздрёва и до Коробочки. Борис Моржов из Ковязина — города, который находится где-то на выдуманном Урале «нулевых», честно обещал преподавателям МУДО «начичить» сертификаты для учеников следующего года. Без официального документа, выданного на одного подопечного, платить за дополнительные занятия вне школы местное министерство образование отказывалось.
По этой причине Моржов, памятуя о герое Николая Васильевича, решил «начичить» эти самые сертификаты через свои личные связи. Либо за деньги, если больше никак не выйдет. Но обо всём по порядку. О книге, на несколько лет отбившей у Иванова желание писать. Из-за её восприятия критиками и рядом читателей. Произведения, которое является духовным продолжением «Географа…», пусть и куда более жёстким, циничным и выдержанным в духе трагикомедии.
О чём эта книга?
Городок, названный в честь боярина-основателя Ковязи. Пять районов, пятьдесят тысяч жителей, нулевые и хаотично продолжающиеся девяностые. Та самая «блуда»: мерзко-липкое мероприятие чиновника отдела народного образования, сертификаты на каждого ученика и жёсткий хозрасчёт для МУДО — муниципального учреждения дополнительного образования, бывшего Дворца Пионеров, в котором остались лишь единичные секции с кружками, пара-тройка преподавателей и методистов.
— Моржо, иди в жо…, — говорит Светка, жена героя незадолго до «пластин» и денежной независимости. И Моржов переселяется в общагу ПТУ, снимает там комнату и вовсю радуется жизни, которая состоит из общения и ветреных связей с женщинами, а также кропотливой работы над собственными полотнами. Для отметки в трудовой он идёт работать методистом в МУДО и неожиданно для себя берётся за проблемы с сертификатами.
Суровая жизнь в русской глубинке
Трагедия провинциальной России, идущая красной нитью через творчество Иванова, здесь даже более настоящая, чем в истории Служкина. На дворе — нулевые, стабильность, доллар по двадцать восемь, никаких санкций и перспектив. В том числе для обычных ковязинцев, старающихся просто жить.
Наглость и цинизм текста не дал многим поклонникам Иванова поколения 1970 — 1980-х воспринять «Блуда и МУДО» по достоинству. Яркие хлёсткие абзацы заставляли фыркать, негодовать и считать книгу почти порнографией.
— Пора, красавица, вставай.
— Раком? – лениво-ласково отвечает Розка (неточное цитирование первоисточника)
Именно такие моменты заставляли откладывать отличную книгу — настоящий гротеск, где густо смешались те самые до боли знакомые многим из нас трагедии, российская действительность и её же подлинная жизнь.
Провинциальная глубинка, держащая на своих плечах огромную страну, здесь повсюду. От закрывающегося Дома Культуры, где открывается местная «сетка» гипермаркетов с «мальчиками-помогаями» и до обычного гаишника, «крышующего» молоденьких проституток. От краеведа, сумевшего своими рассказами обуздать анархо-вольницу подрастающих гопников, до бывшей жены Моржова, неожиданно оказавшейся намного более глубокой и любящей, о чём герой понимает в самый нужный момент.
Почему мы верим в успех сериала?
Уверены, из этой книги выйдет отличный сериал, по-настоящему захватывающий и имеющий все шансы стать всенародно любимым. Герои будущей экранизации — это мы с вами, наши друзья, знакомые, соседи, крупные города и маленькие поселения, где нам выпало жить.
Легко писать о столице, зная о миллионах живущих в ней, и таком же количестве людей, приезжающих в Белокаменную каждый год. Намного сложнее создавать историю о крохотном населённом пункте в тысячах километрах от башен Москва-Сити, огромного метрополитена, никогда не спящих улиц и надеяться на ошеломительный успех.
Задумать и снять сериал про очередной «любовный треугольник» о современной Золушке/Белоснежке/Красавице, обязательно победившей злую мачеху/врагов/чудовище, куда проще чем во всеуслышание рассказать о проблемах коллектива совершенно немодных педагогов. Вплести же в эту историю персонажа, легко переступившего через мораль и всё равно являющегося героем – ещё сложнее.
Без глянцевого пафоса, голливудской банальщины и заезженных сюжетов
Взяться за проект, в котором отсутствуют раздражающие сюжеты голливудских блокбастеров и набившие оскомину штампы российского телевидения, сделать упор на суровом и чертовски реалистичном описании жизни/быта неудачников, чьи, на первый взгляд, тусклые образы раскрываются от страницы к странице – смело и достойно уважения. Этим и цепляет оригинал.
Экранизация «Блуда и МУДО» не требует миллионных декораций и погружения в историю. В сюжете одноимённой книги отсутствуют лешие, водяные и оборотни, Пётр I и тобольский кремль эпохи своей стройки. Здесь можно увидеть совсем недавние события пятнадцатилетней давности, кнопочные мобильники и легко узнаваемые ритейлеры. И ещё здесь совсем немного персонажей, таких же, как мы с вами – настоящих, простых и понятных.
Именно из-за этого стоит ждать сериала по одной из последних книг Иванова, оставшихся без экранизации. Безусловно, отечественным шоураннерам давно пора учиться снимать сериалы уровня «Озарка» или «Во всех тяжких». Масштабных проектов, которые поражают зрителей глубиной проработки материалов, актёрским составом и атмосферой.
Знаменитая работа Алексея Иванова идеально подходит на эту роль. В ней есть все основные составляющие успеха: яркие герои, драматичные ситуации, откровенные сцены, красноречивые и запоминающиеся диалоги, провинциальный криминал в умеренных дозах и злободневные проблемы современной России? Не верите? Прочитайте и поймёте нашу правоту.
Блуда и мудо о чем
Алексей Иванов. Блуда и МУДО: Роман. — СПб.: “Азбука-классика”, 2007.
Вот, например, прогноз от Льва Данилкина: “Все говорит о том, что на этот раз в планы Иванова входит беспрецедентное увеличение лояльной аудитории; и пусть за это придется заплатить сменой имиджа и из “краеведа” превратиться в “порнографа” — однако это хит, стопроцентный, беспроигрышный хит”.
Пожалуй, хит все-таки не состоялся. Причем, как это ни парадоксально на первый взгляд, в немалой степени воспрепятствовало “хитизации” неблагозвучно-эпатирующее название. Я знаю людей, которые, будучи горячими поклонникам таланта Иванова, ценителями его историко-географической трилогии — в общем, суперлояльной аудиторией, споткнулись о Блуду и МУДО и не стали читать новый роман из опасения разочароваться в любимом авторе и из предубеждения: про это мы и так знаем. Между прочим, что опять-таки выглядит парадоксально, это хороший знак, свидетельствующий о том, что читатель Иванова — литературный гурман, и его достойная уважения верность Географу вкупе с нежеланием погружаться в блуду (иными словами, принять превращение “краеведа” в “порнографа”) служит дополнительным свидетельством уникального, самобытного качества предыдущих книг. Однако эти похвальные читательские свойства все-таки не являются достаточным основанием для ухода в “непризнанку”, от которой не так уж далеко до пресловутого и, к несчастью, бессмертного: не читал, но осуждаю.
Из размышлений по существу книги процитируем очень характерное недоумение: “Что такое МУДО? Опять же по Иванову, это аббревиатура: муниципальное учреждение дополнительного образования, по-старому — Дом пионеров. Но опять же, откуда слово? Неужели этой аббревиатурой действительно пользуются современные педагоги? Или это тоже авторский конструкт?” (НГ. — Экслибрис ).
Столь же характерна — это практически всеобщий глас — квалификация художественного продукта: сатира. “Роман выдержан в лучших традициях отечественной сатиры, — но с претензией на некую новую картину мира” (Ольга Мариничева, “Учительская газета”).
Чтобы понять это, необходимо не только проследовать за Моржовым по сексуально-плутовскому маршруту его судьбы, но и вникнуть в его зааббревиатуренную концепцию социально-идеологического мироустройства — “доморощенную философию”, по определению одного из критиков. Между прочим, любая философия в широком смысле слова — доморощенная. И не только потому, что неизбежно отражает систему ценностей и координат, порожденную определенной культурой (“большим домом”), но и потому, что, как указывал Фридрих Ницше, каждая новая философская система есть отражение не столько (по крайней мере — не только) объективного мира, сколько (но и) комплексов, страхов, упований и надежд (то есть внутреннего, “малого дома”) самого философа, который, в отличие от простых смертных, не располагающих научным аппаратом и более или менее искусным слогом, обладает способностью отпугивать одолевающих его темных демонов мощными защитными волнами научных концепций и благостно-утешительных или устращающе-апокалиптических пророчеств. Заметим, что сам Ницше, уличивший философов-предшественников в том, что они лишь “адвокаты”, “пронырливые ходатаи своих предрассудков”, с неизбежностью уподобился им, когда от критики перешел к “положительной программе”.
Чтобы связь между блудливым, “внесистемным” героем современного русского романа и немецким философом, по смерти своей благополучно встроенным в систему, которую он сокрушал, не показалась надуманной, процитируем вступительное рассуждение из книги “По ту сторону добра и зла”:
“Предположив, что истина есть женщина, — как? разве мы не вправе подозревать, что все философы, поскольку они были догматиками, плохо понимали женщин? что ужасающая серьезность, неуклюжая назойливость, с которой они до сих пор относились к истине, были непригодным и непристойным средством для того, чтобы расположить к себе именно женщину. Да она и не поддалась соблазну — и всякого рода догматика стоит нынче с унылым и печальным видом. Если только она вообще еще стоит! Ибо есть насмешники, утверждающие, что она пала, что вся догматика повержена, даже более того, — что она находится при последнем издыхании”2.
Моржову, который “бабами думал обо всем”, этот иронический пассаж очень подходит в качестве отправной точки его концептуального, по ходу дела понятийно обустраиваемого странствования. Исходные данные самые те: “Язык был родной, край отчий, а быт общий, но порой Моржов казался себе инопланетянином. Все было здесь не по его мерке. Никак не выходило у Моржова ощущать себя мерой всех этих вещей”. Как тут не пуститься на поиски соразмерности, то бишь смысла бытия, — для себя, а заодно уж, разумеется, и для других. Ну, а альфой и омегой этого странствования являются отнюдь не метафорические, как у Ницше, а совершенно реальные женщины, ОБЖ (обмен биологическими жидкостями) с которыми призван компенсировать КВ (кризис вербальности), а упрочение новой полигамной системы социально-половых отношений, зиждущейся на явной и/или скрытой опеке-лидерстве самца (фамильон), должно насытить блуду (неструктурированную материю бытия, социальный и ментальный хаос) осмысленными и целесообразными образованиями (разного рода МУДО) до такой степени, чтобы зло (глупость) не заполонило все жизненное пространство.
В конкретном воплощении и в ближайшей перспективе это выглядело так: “найти равнодействующую для успешной женщины Милены Чунжиной, для озабоченной замужеством Розки Идрисовой и для совершенно невнятной Сонечки Опенкиной. Это все равно что впотьмах запрячь трех кобыл так, чтобы всеми ими управлять с помощью единого комплекта вожжей”. Цель — “покрыть весь табун”. При этом “кобылы” совершенно не должны понимать происходящее. “Но почему всегда приходится обманывать человека, чтобы сделать ему же лучше?” — не без лукавства сокрушается Моржов, думая свои “циничные мысли” и попутно с поступательным движением к главным призам простирая “фамильонные” щупальца на проститутку Аленушку и на бывших любовниц, ныне интересующих его преимущественно в качестве обладательниц вожделенных сертификатов, необходимых для имитации полнокровной деятельности летнего лагеря в Троельге и спасения МУДО.
Надо сказать, что роман получился брутальный, фонтанирующий мужским шовинизмом. “Девки у нас качественные, — говорит моржовский дружок и единомышленник Щекин, — а Сонечка лучше всех. Глупенькая-глупенькая — аж фляга свистит. И ни бе, ни ме, ни кукареку. Чудо!” Большего от “девок” и не требуется, большее им в лучшем случае прощают, как детскую причуду или врожденное уродство: в свое время Моржов “и женился-то на теле, пренебрегая чириканьем души где-то там наверху”, теперь он снисходительно пропускает мимо ушей “чириканье” Милены и Розки на разные темы, абсолютно не полагаясь на их способность что бы то ни было всерьез понять, сформулировать и уж тем более сделать. Он готов их опекать, оберегать, спасать (чтобы потом “употребить”, а “употребив” и насытившись, “передарить” другому) — но “испрашивать дозволения у бестолковых баб он не находил нужным”. Примечательно, что его мужская “благотворительность” не распространяется на бывшую жену Дианку, которая его “не просто любит, а живет им”, — ей нет места в выстраиваемом фамильоне, так как к ее телу он интерес потерял, а душа его никогда не интересовала. Многочисленные встречи и ретроспективно данные истории отношений с состоявшимися и несостоявшимися любовницами разнообразия в “атавистически самцовую” стратегию Моржова не вносят и, пожалуй, могли бы быть изложены более лаконично, что придало бы больший динамизм развитию сюжета.
Молодые богословы, удалившиеся “в кусты” с целью обнаружить и описать не наличное, реально существующее, а искомое (то есть не “обрести”, а “изобрести”), могли найти только то, что искали. Как уже говорилось, на каком-то этапе научного поиска или обучения такой подход может быть плодотворен (пример — ЕГЭ как один из способов проверки знаний по подходящим для этого дисциплинам), но если отсечение “лишнего” производится некорректно, из спекулятивных соображений или по невежеству, оно может оказаться не просто опасным, но смертельно опасным, ибо пущенное на самотек, абсолютизированное ПМ “рубит, как гильотина”, отсекая все, что не укладывается в заданную картинку. В современном, стянутом в единое целое мире как никогда ранее возрастает опасность глобальной пикселизации и как никогда ранее важно равновесие между неизбежным и необходимым ПМ (в конце концов оно источник и носитель тех знаковых систем, без которых люди просто перестанут понимать друг друга) и ТМ — творческим мышлением, которое способно ломать стереотипы, находить неожиданные решения и в конечном счете держать человечество на плаву. В противном случае, если опять-таки воспользоваться терминологией Моржова, весь порядок жизни грозит превратиться “в сплошную блуду”.
Аленушка погибла. И виновником ее гибели является Моржов, ибо именно он — режиссер спектакля, в котором его антагонистами Манжетовым, Ленчиком и Сергачом несчастной девочке была отведена роль вещественного доказательства моржовской порочности.
Манжетова и Сергача пощадил, потому что “оба они все-таки любили девок”.
Ненасытная и неуемная Розка потухла, оцепенела в ожидании исчезнувшего Моржова.
Милена вернулась под Манжетова.
Сонечка осталась со Щекиным, который ради нее бросил жену.
Манжетов сохранил свое начальственное положение, но вожделенный Антикризисный центр для перекачки государственных средств в собственный карман на месте МУДО создать не смог.
“МУДО, подобно побитой посуде, живущей два века, продолжило свое безуспешное процветание под бодрым руководством Шкиляевой, неувядающей хризантемы народного образования”. Во всяком случае, краевед Костерыч, “космонавт” Щекин и “девки” не потеряли возможность получать “зарплату некрупных насекомых”.
Щекин убежден: “Моржов все сделал правильно. По-свински, конечно, но правильно”.
Этот вывод, почти единодушно подхваченный критикой, в самом романе готовится загодя, в разговорах с “упырями” — детьми в количестве шести человек, прожившими в лагере Троельга смену, за время которой, вокруг которой и разыгралась вся эта недетская история.
“Жизнь вообще несправедливая”, — объяснял упырям Щекин про настоящего человека. — “Но настоящий — это тот, кто живет правильно и в несправедливой жизни”; “И он может поступить даже неправильно, если другим от этого по-настоящему станет лучше”. Следующий логический шажок сам собой разумеется: в таком случае неправильное становится правильным, ибо цель оправдывает средства…
А вот для Аленушки “настоящим”, “правильным” человеком был Ленчик. Моржов, справедливо полагавший, что Ленчик — подонок, Аленушкино представление квалифицирует как пиксель. И, руководствуясь собственными пикселями, вершит суд и расправу. Но Аленушку этим не воскресить.
Финальный призыв к исчезнувшему герою вернуться, найтись — безошибочный эмоциональный ход и жестокая обманка: не надо ему возвращаться, он ничего не может исправить, он может только сыграть роль пускового механизма очередной жизненной драмы.
Как сказано в самом романе, “пускай лучше все остается по-старому: шатко-валко, сикось-накось, потихоньку-полегоньку”. Чтобы “сидеть и просто так, без трепа, ожидать судьбы: неведомо чего из ниоткуда”. Пусть это выглядит так: “Из-под угла отчаянно топорщился куст — словно завопил от боли, когда его прищемило зданием. Во всей этой фактуре была такая энергетика, такая прочность временного, нелепого, халтурного и случайного…”. И пусть распрямляется в ночи трава, а днем нехотя плывут облака — “такие лохматые, словно солнце нарвало их на берегу, как одуванчики”. И пусть этот нелепый Ковязин долепливается, дополняется смыслом за счет окружающего природного мира, который обеспечивает ему непиксельную глубину: “Городишко лежал на дне долины разводьями зеленой пены, а вокруг него прямоугольными заплатами были наляпаны темные поля. Вдали, куда уже не дотягивались корни проселочных дорог, поля замшели лесами. Небо перекрывало весь объем без единой подпорки да еще развесило люстры облаков”.
А там, глядишь, может быть, вернется Географ?
В отличие от Моржова, который не желал “тревожиться за риски чужой самостоятельности” и предпочитал все делать “тихой сапой”, Географ понимал: “научить ничему нельзя. Можно стать примером, и тогда те, кому надо, научатся сами, подражая. А можно поставить в такие условия, где и без пояснения будет ясно, как чего делать”. Моржов затеял спасение утопающих без ведома и согласия утопающих. Географ тоже обещал спасти, но по-другому: “Конечно, я откачаю, если кто утонет, но вот захлебываться он будет по-настоящему”.
Как художник, автор “пластин”, которые были в некотором роде “антииконами”, Моржов “не хотел никакого смысла. Только поверхность. Только поверхность. Глубины не надо. В глубине и больно, и стыдно — и непристойно”. Разумеется, непристойно — с точки зрения тех, кому чужда и враждебна глубина. Кому недоступен объем и внятен лишь пиксель. Кто правильно подозревает в глубине подвох. Кто боится нырнуть, потому что не способен вынырнуть. Кто готов заасфальтировать все глубины и даже выемки, чтобы создать тотально контролируемую и управляемую поверхность.
В отличие от Моржова, который силой удерживал своих подопечных на чахлой жизненной поверхности, Географ увлекал в глубину. Там, конечно, можно захлебнуться. Но — лучше захлебываться жизнью, чем получать ее в виде дозированного дистиллированного пойла из чужих рук. Тем более что у этого пойла рано или поздно появляется привкус крови.
Между прочим, и это тоже весьма показательно, талант Моржова-художника не показан, а продекларирован, а талант географа Служкина не только убедительно предъявлен в его собственном романе, но и задал художественную интенцию двух следующих романов Иванова.
В историко-географической трилогии “Географ глобус пропил”, “Чердынь — княгиня гор, или Сердце пармы”, “Золото бунта” Алексей Иванов создал образ-проект национального возрождения — идеалистический, конечно, проект, но обозначивший вполне реалистический вектор движения к осмысленному бытию.
Замена Географа “порнографом” представляется не только вопросом выбора художественной стратегии и рейтинга продаж, но и вопросом жизни страны, тем более что, как сказано в последнем романе Иванова, “вероятность того или иного события” предопределена “стилистикой события, а не причинно-следственными связями”, так что “художественное восприятие мира” может оказаться “куда более точным орудием прогноза, чем логика предшествующих событий”. Признаться, очень хотелось бы, чтобы на сей раз художник в прогнозе ошибся. Или это уже не прогноз, а диагноз?
1 См. соответствующие материалы на: http://www.arkada-ivanov.ru/ru/books_reviews/BludaiMUDO
2 Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // Ницше Ф. Собр. Соч. в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1996. С. 239.