Беслан что сейчас на месте школы
Дети и взрослые из школы номер один. Как живут уцелевшие в теракте в Беслане
Текст впервые был опубликован 2 сентября 2019 года
Последствия теракта не ограничиваются сотнями погибших и пострадавших. Беслан всё еще живет в тени трагедии, о которой, кажется, за пределами города вспоминают лишь раз в год.
Анастасия Дзуццати в 2019 году приехала в Беслан, чтобы рассказать о людях: пострадавших и потерявших родных, покинувших город и остающихся в нем, отчаявшихся и верящих в будущее.
«Зачем? Кому? Для кого? Уже не надо»
Первые дни сентября в Беслане похожи на одну большую формальность: город заполняют официальные лица, журналисты и туристы. В остальное время бесланцы переживают горе сами.
В конце каждого лета 24-летний Камболат Баев и 22-летний Хетаг Хутиев приезжают в школу №1 на генеральную уборку. Они, как и многие выжившие заложники, хоть как-то пытаются сохранить целостность постепенно разрушающегося здания.
«Ощущение, что всё, что делается тут — показуха. Мы сюда приходим не потому что – О! – мы так страдаем. Мы же тут шутим, мы тут такие, потому что нам тут спокойно, нам тут комфортно, — делится Хетаг. — Это не какое-то особенное место для нас в плане того, что тут погибло столько людей, нет. У нас, у меня лично — это не то. Это место, где мне спокойно, и я знаю, что тут произошло. Я тут сидел».
«А больше всего я хочу, когда я буду старенький уже, чтобы я сюда приходил и не было вот этих показух: что администрация приезжает, правительство, какие-то корреспонденты, – подхватывает Камболат, сидя на лавочке под золотым куполом, который накрывает спортзал. – Я хочу, чтобы мы пришли сюда сами, и чтобы сюда приходили только те, кто этого хочет. А не так, что госслужащих заставляют с работы приходить: «Вот вы должны, по-любому!» Сотрудников полиции, этих, тех… Их заставляют, они надевают форму парадную, их привозят сюда автобусами. Студентов привозят автобусами. Зачем? Кому? Для кого? Уже не надо».
Камболат часто возвращается в Беслан, хотя уже не первый год учится в медицинской академии во Владикавказе. В Беслане у него родственники. А еще школа, где погибли шесть его одноклассников — «пять пацанов и девочка».
Когда начался захват школы, Камболат был на линейке совсем один, без родителей — в отличие от многих одноклассников.
«Я оказался в первых рядах и уже никуда не смог убежать. Нас собрали в спортзале, телефоны отобрали, а потом начали минировать зал. Это все заняло минут 30-40», — вспоминает Камболат. В зале о нем заботилась завуч первой школы Елена Сулидиновна.
«Она нам пить не разрешала, говорила: «В рот наберите, прополоскайте, но не проглатывайте, потому что потом жажда еще сильнее будет». Это было первого [сентября]. Второго начали выводить в туалет нас, в раздевалки. И мы там проводили махинации, пока террористов не было, как-то у крана умудрялись воды попить. Потом они это узнали и перестали нас пускать. В итоге мы ходили в здание школы, просто в разные кабинеты: в один мальчики, в другой — девочки. А третьего сентября уже всё, уже никто воду не давал — цветы ели».
Друг Камболата, Хетаг Хутиев приехал в Беслан на каникулы. В заложники он попал совсем маленьким: ему вот-вот должно было исполниться восемь лет. Звуки выстрелов Хетаг принял за лопающиеся шарики, и, не успев испугаться, оказался внутри школы.
«Меня мама дома поругает, если я приду домой без туфли», — повторял он, потеряв в давке свой ботинок. Три дня слились для него в один. Во время штурма Хетагу повезло: из здания он выбежал без особых ранений. На следующий день пошел гулять во двор, как ни в чем не бывало.
Когда я спрашиваю у него, как происходила реабилитация после трагедии, он качает головой — «Никак».
«К нам часто приезжали психологи, которые с тобой поработают часик, побеседуют. Не знаю, у меня ощущение, что они для себя приезжали, а не для нас, — объясняет Хетаг. — Ну, может… Нет, помыслы может быть были и хорошие, хотели помочь! Но они прекрасно и сами, я думаю, понимали, что от одной встречи ничего не меняется. И вот их было очень много. Но работа с психологом – это не одна встреча. И я думаю, чего мне не хватало — это выхода этих неких эмоций, которые застряли у меня внутри». Сейчас Хетаг учится в московской Бауманке на факультете радиоэлектроники. Он объясняет, почему не хотел бы возвращаться в город после учебы в Москве.
«Это не связано именно с Бесланом, это даже скорее связано со всей Осетией, что — это уже давно так — если у тебя нет связей и денег, то ты не сможешь устроиться на какую-то нормальную работу», — рассуждает Хетаг.
В Беслане работы нет, да и делать нечего, продолжает Хетаг. Хотя за 15 лет город и изменился — «появились какие-то новые здания, рестораны и всё такое» — с крупными проектами в Беслан никто не спешит.
На выходе из школы нас останавливает охранник: «Снимать можно! Заходить нельзя! Там падает всё, со сводов падает», — предупреждает он нас. А потом, чуть тише, уже скорее себе: «Если бы они хоть рамы оставили», – и запирает ветхую дверь школы наглухо.
Покинуть Беслан
Четвертого сентября 2004 года десятилетняя Анна Кадалаева очнулась в больнице Владикавказа в окружении врачей и родственников. Все вокруг плакали — а она не могла понять, что происходит. За день до этого девочка перенесла тяжелую операцию. Никто не хотел давать ей зеркало — боялись ее реакции. Анна потеряла левый глаз.
После теракта в глазу и левой височной доле мозга Анны остались осколки. Пострадавшую отправляли на лечение в Москву, а после — в Америку, но врачи ничего не могли сделать. Осколок, оставшийся в височной доле, трогать было слишком опасно. Так она и живет с ним уже 15 лет — и с коралловым протезом вместо глаза.
Все детство Анне приходилось терпеть сплетни и разговоры о своей внешности. Соседки и знакомые обсуждали: как она выйдет замуж? Кто ее возьмет?
«Говорили: «Как ты с этим вообще живешь? Как тебе там без глаза? Пальцем показывают?» А я не умерла, чтобы на себе крест ставить. Есть люди, кому хуже», — рассказывает Анна.
Мама и сестра Анны тоже оказались заложниками в школе. Когда начался штурм, мама Анны, Ирина, погибла после первых взрывов.
«Говорят, ей на спину что-то упало, и она уже не смогла встать. Не знаю, я всех подробностей не знаю», — делится Анна. Девушка так и не нашла в себе сил прочесть заключение судмедэкспертов. Младшая сестра, Алена, попала в больницу с раздробленной костью ноги после огнестрельного ранения и перелома, но восстановилась быстрее Анны.
Замуж Анна вышла в 18 лет — как и многие ее сверстницы. Несколько раз она пыталась переехать во Владикавказ, но вновь возвращалась в Беслан — то из-за учебы, то по старой памяти. Только после замужества ей удалось окончательно перебраться «в город».
«Ту квартиру, которую папа мне купил — когда я вышла замуж, он подарил однокомнатную квартиру, — мы ее продали, и купили там, в Беслане, небольшой домик. Но я долго там не смогла жить, два года только. Я думала, что всё — я только в Беслан хочу и всё! Но я не смогла, ну как-то всё равно тяжеловато».
Анна живет в центре Владикавказа со своей семьей. Муж Заур только что привез ее из роддома, где она лежала на сохранении. В небольшой гостиной накрыт стол. «Будем обедать», — улыбается мне Анна. Гостей в Осетии принято встречать на широкую ногу. Я мысленно ругаю себя, что пришла с пустым руками. На диване лежит маленький наряд джигита — муж Анны хочет, чтобы новорожденного сына забрали из роддома в национальном осетинском костюме.
Анна и Заур воспитывают двоих детей — девочку Иру и мальчика Сашу, а в сентября у них должен родиться второй сын. В мечтах у Анны забрать четвертого ребенка из детского дома. «Просто без мамы тяжело, хочется хотя бы одному… — Анна не договаривает, из глаз начинают катиться слезы. — Я знаю, что это большая ответственность, но я готова».
Они мечтают переехать за границу, но для начала планируют «встать на ноги». Владикавказ и тот предпочтительнее Беслана, считает Анна: рядом с их домом есть и школы, и садики, а в столице Осетии лучше с медицинским обслуживанием. В Беслане, по словам Анны, ужасные условия, особенно для детей — даже детской реанимации нет. Говорит, что из города уезжают, потому что в Беслане «ловить нечего».
«Он изменился — в нем уже нет того, что было раньше. Не те ощущения, что ли, — размышляет Анна. — Люди изменились. Грубее стали. Не все, но большая часть. Одни бьют себя в грудь, что были в теракте, и им всё и везде положено без очереди. Другие думают, что все, кто там был, ведут себя по-хамски».
«От себя не убежишь»
«Тогда было много погибших детей. Мы не знали еще точно обо всех — кто на лечении, кто где. В общем, тяжелым был первый год, и класс постоянно менялся составом. И вот Боречки класс, его параллель. Я иду по коридору и меня увидела Боречкина одноклассница, Мадиночка. Она бежит ко мне навстречу, руки раскинула: «Надежда Ильинична, как хорошо, что вы пришли! А Борик тоже?» Они еще — сами дети — не знали тогда, кого нет. Наш первый урок мы просто плакали вместе. Вспоминали, плакали, потом сопли вытерли — надо работать».
Учительница истории Надежда Гуриева с трудом переступает порог спортзала. Она не может спокойно говорить о том, как выходила из него в сентябре 2004-го — ей до сих пор кажется, что она идет по телам. В школе были трое ее детей. Боря и Вера, ученики восьмого и шестого класса, погибли.
Надежда была классной руководительницей выпускного класса, и никак не могла пропустить то первое сентября. Всё произошло очень быстро: осознание и страх пришли к ней только в стенах заминированного спортзала.
После теракта учительница вернулась к работе, как только смогла ходить. В ногах у нее были осколки, она получила закрытую черепно-мозговую травму и баротравму. Многие ее коллеги начали преподавать еще раньше, даже не дождавшись снятия швов — в Беслане не хватало тех, кто мог бы работать с пострадавшими детьми и дома, и в школе.
Сейчас Надежда руководит Музеем Памяти в новой школе, который был создан по инициативе пострадавших. Кажется, всё в Беслане держится на людях и пожертвованиях — и мемориал, и музей, и новая церковь рядом со школой. Надежда говорит, что «государственные участия» в жизни города были, но они незначительны.
За 15 лет бесланцы так и не решили, что делать с проектом мемориала школы. В Осетии очень долго вырабатывается единое мнение: «Тех мы боимся обидеть, этих мы стесняемся. И в результате вот это всё рушится», — возмущается Надежда.
«Решительно взять на себя ответственность и окончательно сказать «Вот будет так!» никто не хочет. А в такой ситуации по-другому невозможно: вы же понимаете — сколько людей, столько и мнений. И угодить каждому невозможно, все равно кто-то будет недоволен, – объясняет Надежда. – И, к сожалению, очень часто меньшинство начинает диктовать, а когда им говорят: «Ну простите, вас же меньше, большее количество считает…» — «А вот это недемократично!» И вот мы с этой своей демократичностью и сидим 15 лет вот непонятно в чем».
Первые семь лет после теракта школа стояла без крыши и сильно обветшала. Чтобы здание не разрушилось окончательно, на скорую руку сделали, как говорят местные жители, «евроремонт»: законсервировали фундамент, установили новую крышу, поставили бетонные перекрытия, укрепили руины. Но это не помогло. Здание продолжает разрушаться.
Выжившая в теракте дочь Надежды Ира окончила университет в Москве. Там и осталась. А на Надежде дома лежала ответственность вернуть детей в школу. Она не смогла — и не захотела — покинуть Беслан.
«А как может быть по-другому? Во-первых, от себя никуда не убежишь. Какой смысл? Как страус, голову в землю, и всем кричать, что ничего не было? Оно было, — объясняет Надежда поставленным учительским голосом. — Потом, это моя земля родная. Почему я со своей родной земли должна куда-то уходить? Нет. Мне предлагали тогда, после теракта. Многие говорили: «Просите убежища!» Я говорю: какого убежища? И от кого? И от чего? От террористов? Куда мне ехать от террористов?»
«Всё есть, а ее нет со мной»
Утром первого сентября Анжела Цомартова помогала расставлять аппаратуру к праздничной линейке в школе-интернате на улице Коминтерна. На другой стороне улицы к празднику готовилась школа №1. Поднялся столб пыли, послышались хлопки.
Анжела переглянулась со своими коллегами: «Ну первая школа дает! Фейерверки запускает уже!»
Анжела никогда не думала, что будет работать с детьми. Она закончила швейное училище, но после серьезной операции врачи запретили ей любые физические нагрузки. Женщина устроилась нянечкой в школу-интернат. Ночью приходилось подрабатывать в продуктовом магазине, чтобы хоть как-то обеспечивать дочь.
«Наш директор, Санакоев, он мне всё время говорил: «Ты не должна работать няней, ты должна работать воспитателем, учителем! Давай, давай!» Вот он мне каждый год говорил: «Я тебе помогу — поступи! Я тебе помогу — поступи!» А я: да нет, мне некогда — мне надо работать, мне надо Сабину поднимать. Как-то я всё время отнекивалась», — вспоминает Анжела.
Высокая, с длинными волосами, вымахала за то лето в Тамийском санатории так, что ножка выросла до 41-го размера — Анжела рассказывает о дочери и не может сдержать слез.
Именно по стопам брат Анжелы Сергей смог опознать Сабину в морге. Тело девочки привезли пятого сентября, после обеда. Анжела запомнила свою дочь живой — Сергей не разрешил сестре открывать гроб. Уже 15 лет они не разговаривают о теракте.
«А потом, когда Сабины не стало, и выучилась я, и квартира есть, а ее — нет. Все есть, все могу себе позволить — работа, дом, ребенок — а ее нет со мной. Она всегда мечтала, чтобы у нее была своя комната, что мы вдвоем, что мы вот туда поедем, мы сюда поедем — а ее нету. Всё есть, а ее нету».
После теракта Анжела уехала в Москву на полгода, чтобы отвлечься. Вернуться её заставила тоска по дому и желание быть поближе к дочери.
«Я люблю свой город, Беслан, — говорит Анжела. — Я даже не представляю свою жизнь где-то в другом месте. Изменился ли он? Я бы не сказала. Как был, так и остался тихим уголком».
Анжела собирает в школу сразу двоих. Для сына, 11-летнего Геора — одежда и канцелярские принадлежности. Для дочери Сабины — цветы, вазы, ангелочков и фонарики на могилку в Городе Ангелов.
Родственники погибших до сих пор собираются на кладбище, чтобы успокоить друг друга и вспомнить детей. Это очень помогает Анжеле справляться с горем. Второй муж оставил ее через пару лет после рождения сына.
Гибель Сабины переживали тихо, внутри семьи, помощь со стороны принимать не хотели. Когда в дом Цомартовых привозили гуманитарку — хлебцы, воду Кармадон и маленькое детское платье — бабушка Сабины отказалась: «Куда-нибудь в садик отвезите, каким-нибудь бедным детям отдайте».
Анжела никогда не пыталась выяснить, почему в школе погибло так много заложников и добиваться справедливости. «А в наше время что-то докажешь?» — говорит она мне.
«Как-то может даже у меня времени не было на это. Я все таки старалась вернуться к жизни. Мне надо было выйти замуж, мне надо было родить ребенка, чтобы жить ради чего-то, чтобы что-то было. И, может быть, я этим всем как-то свои мысли отгоняла в сторону, – объясняет Анжела. – Конечно, когда одна остаешься со своими мыслями и начинаешь думать: может быть надо было вот так сделать, может надо было вот так … может быть».
В России, где никто никому не нужен
Пока мы осматривали заброшенную школу, спортзал заполнили туристы. Камболат Баев понимающе улыбается — ему к этому не привыкать.
Хетаг Хутиев начинает рассказывать приезжим о том, как был заложником, уводя их в дальний угол зала, под баскетбольное кольцо — чтобы не шумели.
«Мы просто с ним в этом плане чуть-чуть разные — я не люблю много болтать. Ему надо бывает раскрыться, какие-то моменты обсудить», — вспоминаю я слова Камболата о Хетаге.
Вскоре экскурсия заканчивается, и Хетаг возвращается. Я задаю последний вопрос — о будущем.
У Хетага нет четких планов на жизнь. Большинство бауманцев — 80% — работают не по специальности, предупредила студентов преподавательница по социологии. А ему бы хотелось.
«Я не буду стремиться уезжать куда-то, но если будет возможность, обязательно уеду. Но в такой России, в которой никто никому не нужен, я бы не хотел работать».
Камболат, в свою очередь, начинает отшучиваться, но продолжает серьезно.
«Надо закончить мед, потом уехать куда-нибудь в большой город, продолжать учебу. Короче, главная цель — это стать достойным врачом. И при этом быть хорошим человеком. Да? Или наоборот надо сказать?»
«Достойным человеком и хорошим врачом», — поправляет его Хетаг.
Читайте далее
Поделиться
Мы – телеканал «Настоящее Время». Мы делаем яркие видео, рассказываем о важных новостях и злободневных темах, готовим интересные репортажи и передачи. Смотрите нас на спутнике, в кабельных сетях и в интернете. Каждый день мы присылаем дайджест всего, что нужно знать, одним письмом, а также превращаем цифры в понятные истории.
1 сентября исполняется 17 лет с момента захвата заложников в Беслане
Сегодня в Беслане (Северная Осетия) пройдут памятные мероприятия, посвященные 17-й годовщине теракта в школе № 1. 1 сентября 2004 г. она была захвачена террористами, которые вплоть до штурма 3 сентября удерживали внутри более 1100 заложников.
К концу 2022 г. должно завершиться строительство мемориального комплекса в Беслане, говорит Дзгоева, сейчас работы на объекте уже начались, подрядчик занимается обустройством строительного городка. Официально это называется Международный культурно-патриотический центр профилактики терроризма «Беслан. Школа № 1». Концепцию центра представляли вице-премьеру Юрию Трутневу в 2020 г., писал ТАСС. Она разработана с учетом мнения пострадавших при теракте, общественной организации «Матери Беслана». Тогдашний глава республики Вячеслав Битаров говорил Трутневу, что финансирование на 2021 г. уже заложено.
Член Совета Федерации Арсен Фадзаев говорит, что проект был подготовлен при Битарове, но работа Меняйло с федеральными властями позволила ускорить строительство. 3 мая врио главы республики на встрече с представителями «Матерей Беслана» заявил, что «считает своим долгом» довести до «логического конца все начинания», включая строительство центра. 15 июня Меняйло на совещании с членами правительственной комиссии по вопросам социально-экономического развития Северо-Кавказского федерального округа (СКФО) представил главе правительства России Михаилу Мишустину проект центра.
Беслан. Боль навсегда
Школа в Беслане после теракта. Фото: shutterstock
И только скромная табличка на стене огромного купола, сооружённого над спортзалом, как напоминание, насколько нечеловечески больно нам иной раз обходятся нарушения Божиих законов, за которые могут расплачиваться совершенно невинные дети.
Подготовка
Осетинский город Беслан в качестве мишени также был выбран не случайно.
Во-первых, между осетинами и ингушами существовала напряжённость из-за пограничного вооружённого конфликта начала 90-х годов, поэтому в отряде террористов было довольно много ингушей. Командовал террористами тоже ингуш – некто Руслан Хучбаров по кличке «Полковник». Бывший криминальный авторитет из Орла, настоящий подонок, отличавшийся редкой жесткостью и бесчеловечностью, который у исламистов стал отвечать за морально-психологическую подготовку смертниц-шахидок. Среди террористов находился и Изнаур Кодзоев – сын Иссы Кодзоева, лидера националистической организации «Нийсхо» («Справедливость»), которая с начала 90-х призывала к войне с Северной Осетией.
– Когда мы спросили, зачем это делать, нам ответили, что надо развязать войну по всему Кавказу.
Всего в отряде террористов было 32 бандита, среди которых были 2 женщины-«шахидки» и один украинец Владимир Ходов, которого в рядах террористов все называли «Абдуллой» и «правой рукой» Хучбарова.
Во-вторых, Беслан был ближайшим крупным населённым пунктом к административной границе с Ингушетией – всего в 30 километрах. Возле границы и находился тренировочный лагерь боевиков.
В-третьих, выбор пал на школу № 1 потому, что именно там учатся дети осетинской элиты. В частности, среди заложников оказались дети председателя парламента Северной Осетии, прокурора республики и некоторых других высокопоставленных чиновников.
День первый. Захват
Бывшая заложница Анета Гадиева, попавшая к террористам вместе с двумя дочерьми, Аланой и Миленой, вспоминала:
Часы отчаяния
Детей, педагогов и родителей согнали в спортзал – 1 128 человек в маленьком помещении. Чтобы заставить заложников молчать, у них на глазах расстреляли ещё одного мужчину – Аслана Бетрозова.
Один из выживших свидетелей вспоминал:
– Бандиты поставили его перед спортзалом и сказали: если сейчас не будет гробовая тишина, мы его расстреляем. Естественно, никто не мог успокоиться. Он сел на корточки, и просил, чтобы мы успокоились. Спокойно так просил, умолял нас. Но так как никто никого не мог успокоить, они его там же, в зале, в затылок расстреляли.
Заложница Рита Гаджинова:
Вторая группа террористов при помощи заложников-мужчин стала строить баррикады из школьной мебели – у входных дверей и у окон спортзала.
Переговоры
– Меня позвал их главный. Завели в библиотеку. Он посадил меня возле стола и дал мне лист бумаги. Достал записи какие-то и стал мне диктовать. Это были требования к властям: требовали идти на переговоры, требовали президента Осетии Дзасохова, президента Ингушетии Зязикова. А ещё детского врача Рошаля – они его почему-то Рошайло называли». Так и написала в записке: «Рошайло – детский врач». В требованиях было и то, чтобы нам свет не отключали. Дали мне записку, а затем забрали у меня сына, посадили в коридор и сказали: «Дойдёшь до ворот до Коминтерна, шаг за ворота сделаешь, и тебя снайпер снимает, твоего сына убивают». Я пошла к воротам и стала кричать. Один из парней-ополченцев побежал в мою сторону. Я ему кричу: «Ты осетин?» «Да». «Нас очень много. По радио неправильно передают. Всё заминировано!». Я передала ему записку.
В ярости Полковник приказал отвести наверх два десятка мужчин-заложников, которых он приказал расстрелять – в качестве наказания за то, что Оперативный штаб не спешил начинать переговоры. Бандиты отвели в один из кабинетов на втором этаже школы 20 мужчин, которых расстреляли, а тела казнённых они выбросили через окно во двор.
Когда же террористам объяснили ситуацию про неправильный номер, они вторично выпустили во двор Мамитову, написав ей наконец правильный номер телефона.
Второй день. Переговоры
На второй день с самого утра заложникам запретили ходить в туалет (там в кране была вода, и некоторые её пили). Но большинству даже в первый день не удалось выпить ни глотка воды. В спортзале вскрыли полы, чтобы никого никуда не выводить. В туалет надо было ходить прямо в эту яму.
Около 11 утра Александр Дзасохов связался по телефону с Ахмедом Закаевым, находившимся в международном розыске вице-президентом ЧРИ и доверенным лицом президента Масхадова. Дзасохов попросил Закаева выйти на Масхадова и уговорить того приехать в Беслан для переговоров. Но Масхадов выходить из подполья отказался: он опасался, что ситуацией воспользуются силовики для его ареста или уничтожения.
В 16 часов захваченную школу посетил бывший президент Ингушетии Руслан Аушев – единственный, кому удалось провести переговоры с террористами лицом к лицу.
Жажда
После визита Аушева Хучбаров заметно разозлился: видимо, бывший президент Ингушетии сообщил террористам, что никто в Москве и не собирается выполнять требований террористов.
Когда вода кончилась, младшего сына поил мочой. Он мне тогда сказал, что очень «Колу» хочет. Я обещал ему: выйдем живыми, куплю ему ящик.
Третий день. Утро
К утру третьего дня заложники обессилели до такой степени, что уже с трудом реагировали на угрозы террористов. Многие, особенно дети и больные сахарным диабетом, падали в обморок.
– В первый день хотелось есть. Во второй день хотелось пить. В третий день уже не хотелось ни есть, ни пить. Просто хотелось жить. Но были моменты, когда думал: слушай, ну давай уже, всё закончится.
– К моей маме подошла девочка лет восьми: «Галина Хаджиевна, я вас знаю. Вы меня заберёте к себе жить? Моя мама и сестра умерли. Точно, у неё кровь изо рта шла. Я хочу с вами жить, я сама одеваться умею и купаться, хорошо?» – просила она.
Взрыв
В 12.40 машина с четырьмя спасателями МЧС подъехала к зданию школы, и спасатели под присмотром боевиков приступили к эвакуации трупов.
Ещё через несколько минут заложники начали выпрыгивать через окна и выбегать через входную дверь во двор школы.
«Альфовец», полковник Виталий Демидкин, вспрминал:
– Первичная информация была очень ограниченной. По сути, кроме того что произведён захват заложников, больше ничего не было известно. Ни количество боевиков, ни их вооружение, ни число захваченных людей.
Всё это время была надежда, что с бандитами удастся договориться мирным путём, но готовилось также и силовое воздействие.
В момент взрыва большая часть офицеров спецподразделений находилась вне Беслана: в 13 километрах от города «альфовцы» и «вымпеловцы» готовили план штурма на здании-двойнике – такой же школе, построенной по типовому проекту советских времён. Ещё часть сотрудников спецподразделений находилась на базе 58-й армии, где отрабатывали навыки совместных действий с бойцами инженерно-сапёрных частей, которым предстояло разминировать школу.
Штурм
Первыми в школу пошли спецназовцы отряда «Русь». Они быстро достигли спортзала, но забаррикадированные окна не позволяли им быстро проникнуть в здание. Тем не менее они обеспечили проникновение в школу через окна тренажёрного зала офицеров инженерных войск 58-й армии, которые и приступили к разминированию помещения.
С другой стороны школы в здание вошли бойцы «Вымпела» и «Альфы».
Примерно в этот момент из школы попытался выбраться Нурпаши Кулаев. Его с трудом отобрали у толпы, пытавшейся линчевать душегуба.
Одним из первых погиб подполковник «Вымпела» Дмитрий Разумовский: он был убит снайпером террористов во дворе школы, когда выносил на руках раненого ребёнка. Пуля снайпера террористов попала ему на два сантиметра выше бронежилета и перебила ключичную артерию.
Третьим погибшим стал лейтенант «Вымпела» Андрей Туркин, накрывший своим телом гранату, которую один из террористов бросил в комнату с заложниками.
Через час боя группа спецназа под началом подполковника Олега Ильина («Вымпел»), поднявшись по лестнице на второй этаж, освободила заложников в кабинете директора, учительской и компьютерном классе. Но как только заложники оказались на лестнице, как в коридор выбежала группа террористов. Прикрывая детей, погиб подполковник Ильин и самый молодой «вымпеловец» прапорщик Денис Пудовкин.
Погиб и самый молодой «альфовец» прапорщик Олег Лоськов. Беслан стал первой и последней его командировкой.
Но самые тяжёлые потери спецназ понёс в боях за флигель. В ближнем бою погибли майоры Андрей Велько («Вымпел»), Вячеслав Маляров («Альфа») и Александр Перов («Альфа»). Также во время перестрелки был тяжело ранен майор «Вымпела» Михаил Кузнецов, скончавшийся по дороге в больницу.
К 18.00 генерал Тихонов принял решение о выводе подразделений спецназа из школы во избежание новых потерь среди личного состава. По флигелю были произведены выстрелы осколочно-фугасными снарядами из танка Т-72 и выстрелы из огнемётов РПО-А «Шмель». Применение этого тяжёлого вооружения стало одним из наиболее спорных вопросов, касающихся проведения штурма, хотя спецназовцы и говорили, что стреляли из РПО-А только по чердаку, где никаких заложников не было, но засели снайперы-террористы.
Тем не менее факт остается фактом: из погибших в результате теракта 334 человек (186 из них – это дети) 51 человек погиб в ходе беспорядочной перестрелки.
Бой с террористами продолжался до самой ночи. Стало ясно, что часть боевиков сумела выйти из школы и пытается уйти из города. Им удалось прорваться за оцепление и занять оборону в доме, который находился в 50 метрах от школы.
В это же время бойцы спецподразделений выбивали из школьного подвала последних боевиков, которые прикрывались заложниками.
Лишь к ночи Беслан был зачищен.
Текст подготовлен с использованием материалов Парламентской комиссии по расследованию теракта в г. Беслане, материалов сайтов «Голос Беслана», «Историческая правда», «Аргументы и факты», «Московский комсомолец», «Эксперт».