Берестяная грамота онфима что написано
Арциховский А.В. Берестяные грамоты мальчика Онфима
Новгородские берестяные грамоты безгранично разнообразны по содержанию, и это разнообразие нарастает с каждым годом раскопок. За шесть лет (1951—1956 гг.) уже найдено 250 грамот, авторами которых являются представители всех слоев новгородского населения, мужчины и женщины, и пишут они обо всем, о чем могут писать люди. Теперь мы знаем еще одного автора — маленького мальчика. 0н оставил нам больше грамот, чем любой другой автор.
13 и 14 июля 1956 г. были обнаружены куски бересты, исписанные одним и тем же детским почерком. Все они разбросаны в пределах небольшого пространства. Их находки сосредоточены на расстоянии 2—З к западу от мостовой Великой улицы, к югу от перекрестка ее с Кузьмодемьянской улицей. Иными словами, грамоты эти встречены в самой южной (наиболее близкой к центру города) части огромного Неревского раскопа.
Всего обнаружено одиннадцать грамот этой серии (№№ 199—208 и 210). Из них семь (№№ 199, 200, 202, 203, 205, 206, 210), кроме надписей, имеют рисунки, по манере исполнения, безусловно, детские. Вместе с грамотами оказалось пять кусков бересты без букв, но с такими же рисунками. Им дана литерная нумерация — от А до Д. На квадрате 1201 вместе встречены грамоты №№ 200, 201, 204, 205, 206, 207, 208, 210 и пять отдельных рисунков. Грамоты №№ 202 и 203 «встречены на квадрате 1216, грамота № 199 — на квадрате 1231. Все они были брошены одновременно. Квадрат 1216 вплотную прилегает к квадрату 1201, а квадрат 1231 — к квадрату 1216.
Грамота № 199 (рис. 1) является овальным донышком берестяного сосуда, туеса, использованным для школьных записей. Донышко было оторвано от туеса, вероятно, отслужившего свой срок, и дано ребенку для его занятий. По краям пробиты дырочки для прикрепления к стенкам. Снаружи на донце набиты были для прочности крест-накрест две берестяные полосы; они и заполнены записями.
Текст верхней полосы начинается с алфавита. Мальчик писал азбуку в порядке упражнения и, безусловно, далеко не в первый раз. Всего букв здесь 36.
Мною было в свое время издано учебное пособие, найденное при новгородских раскопках 1954 г. 2 Это была деревянная дощечка с написанной на ней для школьника азбукой. Дата там — рубеж XIII—XIV вв., т. е. на сто лет позже, чем находка 1956 г. Две азбуки можно теперь сравнить.
36 букв в обоих случаях одни и те же. Но мальчик пропустил «и» десятеричное, написав вместо него второй раз «и» восьмеричное. Ошибка объясняется, конечно, созвучием (безразлично, писал ли он под диктовку или наизусть). Пропущенная буква вставлена в самом конце после «юса малого».
Рис. 1. Грамота № 199 (прорись)
Порядок букв в обоих случаях совпадает. В обоих случаях нет «ф», его заменяет «фита». Имеются две буквы «у» — простая (или «ижица»), начертанная на обычном месте, и лигатурная после «ятя». Нет «кеи» и «пси».
В азбуке, издаваемой теперь, «е» изображено йотованное в соответствии с произношением, что является второй ошибкой мальчика (ср. ниже). Других йотованых букв нет, кроме «ю», но его сложный характер был к тому времени забыт. «Омега» снабжена выносным «т». «Ерь» по небрежности мальчика почти не отличается от «ятя». «Юс большой» упрощен и имеет вид песочных часов, но эта архаическая буква к тому времени перестала употребляться (в ранних берестяных грамотах она представлена).
Рис. 2. Грамота № 199, оборот (прорись)
Можно отметить еще своеобразное «д» с двумя треугольниками внизу, обычное на бересте и много раз мною изданное.
Непосредственно вслед за азбукой мальчик написал склады: бавагадажазакаламанапарасата оахацачашащабевегедежезекелемене пересетевехецечешеще
На другой полосе бересты, вперекрест прикрепленной к донышку, склады продолжены:
бивигидижизикилиминипиирси
Буквы «р» и «и» поменялись из-за тесноты местами.
Здесь четко представлен способ обучения грамоте по складам, господствовавший у нас до XIX в. и державшийся до XX в. Заучивая «буки-аз-ба», «буки-есть-бе» и т. д., ученик доходил до понимания, что «буки» означает «б», и так постигал постепенно все буквы. Этот способ был до сих пор представлен в источниках XVI—XVIII вв., теперь он засвидетельствован для XII—XIII вв. Каждая из гласных здесь закономерно сочетается со всеми 20 согласными русского языка. Уже тогда были отобраны эти 20 согласных, сохранившихся доныне, а остальные отброшены (представленное в данной азбуке «зело», а также «кси» и «пси»; «фита» имеется, но она заменяет «ф»).
Всякий маленький мальчик, когда ему надоедает писать, начинает рисовать. Так бывает теперь, так было и на рубеже XII—XIII вв. На обороте описанного донышка туеса (грамота № 199, оборот) нарисован зверь (рис. 2). Техника рисунка та же, что и техника письма на бересте, т. е. процарапывание. Рядом с рисунком имеются надписи, почерк которых совпадает с почерком мальчика, писавшего азбуку. Буквы, впрочем, небрежнее, и это понятно: здесь уже не школьное задание.
Зверь нарисован по возможности страшный. Морда у него квадратная, уши кошачьи, язык высунут и заканчивается оперением, вроде оперения стрелы (а этот мальчик видел много стрел). Шея изображена одним штрихом, так же как туловище и четыре ноги, при этом шея длинее, чем туловище. Хвост загнут спиралью. Рисунок имеет подпись: дзвере
В современной транскрипции это будет: «Я зверь». Напомню, что в новгородских текстах вообще, а в берестяных грамотах в особенности, буквы «ь» и «е» постоянно заменяют друг друга. Зверь сам себя рекомендует.
Рядом имеется другая надпись, обведенная четырехугольным контуром в знак того, что она не имеет отношения к зверю. Надпись эта такова: поклоноаюноима1коданил4
В современной транскрипции это будет: «Поклон от Онфима ко Даниле». Эта формула (поклон от такого-то к такому-то) стоит в начале большинства писем, написанных на бересте.
Здесь дети подражают взрослым. Один мальчик передает поклон другому, сидевшему, может быть, рядом.
Автора этой грамоты и всех других описываемых здесь грамот звали Онфимом. Этот поклон позволяет угадать имя, ведь здесь, по существу, подпись. Другие две грамоты делают определение имени несомненным.
Имя Анфим (имеется в православных святцах. Здесь оно написано через «о» в соответствии с новгородским произношением. Это имя встречено и в новгородекой берестяной грамоте № 142.
Для подтверждения имени опишу грамоту № 203 (рис. 3) не в порядке нумерации, а раньше. Текст ее гласит: гипомозирабусвоКмуоноиму
Слово «ги» является обычным сокращением слова «господи». В современной транскрипции текст гласит: «Господи, помози рабу своему Онфиму».
Буква «у» здесь простая, а не лигатурная и не «оу». На рубеже XII—XIII вв. это встречалось еще редко. Но вообще, как я отмечал, такое написание известно на Руси с середины XII в. 4
Нижняя часть грамоты занята рисунком. Слева детски схематическая фигура человека с поднятыми руками. На правой руке четыре пальца, на левой — три. Справа изображение, которое можно толковать различно (человек, сжигаемый на костре, или дерево), но, вернее всего, это просто недорисованная и зачеркнутая человеческая фигура.
Грамота № 200 (рис. 4 и 7) в основном занята рисунком. Всадник поражает копьем врага. И возле фигуры всадника имеется подпись маленькими буквами:
В современной транскрипции это будет: «Онфим». В берестяных грамотах часто встречается конечное «е» в именах и иных словах, имеющих теперь согласное окончание. Оно заменяет «ерь».
Все мальчики мечтают стать воинами. Онфим изобразил свои будущие военные подвиги. Довольно вероятно, что мечты его сбылись. Он должен был стать взрослым в XIII в., а Новгород вел тогда много войн. Например, во время Ледового побоища Онфиму могло быть лет пятьдесят.
Одной рукой Онфим держит лошадь под уздцы, другой — вонзает копье в лежащего на земле врага. Голова Онфима — круг с точками-глазами и черточками-бровями; вертикальная линия носа упирается в горизонтальную линию рта. Голова лошади — линия с двумя черточками- ушами. Можно и дальше перечислять примитивные признаки детского рисунка. Но при всем том удивительно верно передано положение передних и задних ног лошади, сдерживаемой всадником на всем скаку (хотя эти ноги — тоже простые штрихи).
Чтобы не пропадала береста в правом верхнем углу, Онфим и здесь начал писать алфавит: абвгдежэзшк
В отличие от грамоты № 199, «е» не йотованное, а простое; десятеричное «и» на месте. Пустое пространство целиком заполнено этим началом алфавита, почему Онфим и остановился на «к».
Рис. 3. Грамота № 203 (прорись)
Рис. 4. Грамота № 200 (прорись)
Судя по такому расположению, надпись выполнена позже, чем рисунок. Поэтому этот кусок бересты ученик не мог показать учителю. Не довольствуясь обязательными школьными заданиями, Онфим повторял азбуку для себя.
Грамота № 201 содержит опять полный алфавит. 36 букв нанесены в полном порядке. Опять отсутствуют обе ошибки грамоты № 199, т. е. «е» здесь простое и «и» десятеричное стоит на месте. Дальше и здесь идут склады, но только от «ба» до «ща» — все 20. Рисунков нет.
Здесь «з» между «ж» и «и», вероятно, является школьной реминисценцией азбучного порядка — «жзи». «Воздти» означает «взяти»; «о» стоит вместо «ъ», что для этого времени нормально. В современной транскрипции текст гласит: «на Домире взяти доложив». Домир — имя. В целом текст очень прозаичен. Речь идет о взыскании долга или недоимки. Таким взысканиям часто посвящены берестяные грамоты. Увы, даже маленький мальчик, живя среди деловых людей, сделал, упражняясь в грамоте, вы¬писку из делового документа.
Грамота № 203 описана выше.
Грамота № 204 является как бы продолжением грамоты № 201. Сначала, ©прочем, стоит слово «Акоже». Дальше идут склады от «бе» до «ще» — ©се 20. Рисунков нет.
Грамота № 205 опять содержит алфавит, все 36 букв. Обе ошибки грамоты № 199 здесь, как и в грамотах №№ 200 и 201, отсутствуют. Но есть другая ошибка: вместо «омеги» написано просто «отъ», в соответствии со славянским названием буквы. Здесь, впрочем, три буквы расположены так, что вместе несколько напоминают очертания «омеги». «Юс большой» во всех трех полных алфавитах (грамоты №№ 199, 201 и 205) одинаково упрощен (см. выше).
Рис. 5. Грамота № 202 (прорись)
После довольно больших букв алфавита на некотором расстоянии стоят маленькие буквы «он»; дальше — начало неудавшейея «фиты». Несомненно, здесь опять имя «Онфим».
Внизу Онфим начал рисовать ладью, а он видел их на Волхове бесчисленное количество. Нанесен общий контур с высоко поднятыми и изогнутыми носом и кормой. Слева видны два весла. Рисунок не окончен.
Грамота № 206 (рис. 6 и 8) содержит детский, почти бессвязный набор букв. В начале, после слов «иже во», стоит сильно искаженное обозначение года по тогдашнему летосчислению; определить этот год нельзя. В конце здесь те же склады, но без должного порядка.
Внизу изображены семь человечков, протянувших друг другу руки. Примитивность изображения обычная.
Грамота № 207 имеет текст:
АкоснамибоуслышитедопослудкокожемоличетвоКнарабатвоКгобо
Здесь перед нами искаженные отрывки церковных песнопений и молитв. Обучение в средние века носило церковный характер, но маленький Онфим еще плохо понимал заучиваемые им тексты. Он записал их без смысла. Рисунков нет.
В отличие от подавляющего большинства берестяных грамот, грамоты №№ 205, 206 и 207 процарапаны не по внутренней стороне березовой коры, а по внешней.
Грамота № 210 является тоже обрывком. Слева буквы «авле», справа фигура человека.
От описания грамот можно перейти к описанию рисунков без текста. Они пронумерованы, как выше говорилось, буквами. Автором их тоже был Онфим, и это подтверждено не только совместным залеганием кусков бересты. Как записи Онфима можно узнать по почерку, так его рисунки — по одинаковой передаче разных частей тела человека и лошади.
Рисунок А изображает опять всадников. На одной лошади их двое; они широко расставили руки, и туловище лошади удлинено из-за этого больше чем вдвое. Еще один всадник на заднем плане, он маленький.
Рис. 6. Грамота № 206 (прорись)
Рисунок Б изображает битву. Всадников здесь трое. В воздухе летят стрелы. Под ногами лошадей лежат поверженные враги, их трое или четверо; рисунок настолько примитивен, что сосчитать их нельзя.
Рисунок В изображает всадника; который сидит на одной лошади и ведет под уздцы другую.
Рисунок Г изображает две человеческие фигуры большого размера (в глазах есть даже зрачки), поэтому примитивность детского рисунка выступает особенно резко.
Рисунок Д (рис. 9) изображает двух воинов в шлемах. Достаточно точно изображены типичные древнерусские шлемы, плавно вытянутые кверху и переходящие наверху в острый стержень. Они хорошо известны всем археологам. Остальные части доспеха отсутствуют, да схематизм рисунка и не позволял их представить: ведь ни у одного из нарисованных Онфимом людей нет даже туловища; во всех его грамотах и рисунках две кривые линии идут вниз от головы и переходят в ноги. Тем большее впечатление производят шлемы, изображенные верно. Онфим довольно часто мог видеть на улицах воинов в таких шлемах. Здесь особенно становится ясно, что мы увидели древнюю Русь глазами маленького мальчика.
Но сколько лет было Онфиму? Его рисунки во вcex деталях похожи на рисунки многих современных детей, похожи до неотличимости. Каждый желающий легко может убедиться в этом, ознакомившись с современным детским творчеством, да оно и так всем знакомо.
Детскому искусству посвящена большая литература, за рубежом оно даже модно. Но ознакомление с литературой не дало мне никаких критериев определения возраста; этим, по-видимому, никто не занимается.
Однако, думаю, что Онфиму было меньше семи лет, хотя некоторые археологи в этом сомневаются. Достаточно напомнить, что число пальцев на руках человеческих фигур колеблется от трех до восьми. Столь же показательно отсутствие туловища и другие признаки. Примитивность здесь никак нельзя объяснять древностью. Считали дети в XII в. не хуже, чем в XX в., и воспринимали окружающий мир не хуже. Едва ли стоит здесь говорить об общем высоком уровне новгородской художественной культуры. На маленьких детей она не влияла никак. Но не было тогда оснований и для задержки художественного развития. Сравнение с рисунками современных детей позволяет утверждать, что Онфиму было четыре или пять лет, самое большее — шесть.
Рис. 7. Грамота № 200 (фото)
Рис. 8. Грамота № 206 (фото)
Рис. 9. Рисунок Д (фото)
«Яз тебе хоцю, а ты мене»: как берестяные грамоты помогают понять людей, живших 800 лет назад
Ровно 65 лет назад, 13 июля 1956 года, на Неревском раскопе в Великом Новгороде археологи нашли пачку берестяных грамот, написанных одним человеком. Человека звали Онфим — жил он примерно в 1224 году и в свои 7 лет уже умел писать. Как и большинство жителей Великого Новгорода.
«От Микити к Улиааниц. Пойди за мьне. Яз тебе хоцю, а ты мене»
26 июля 1951 года молодая участница новгородской археологической экспедиции Нина Акулова нашла первую берестяную грамоту. Нашла на мостовой XIII века, между двумя плахами соснового настила. Это был плотный и грязный свиток, на поверхности которого сквозь грязь просвечивали четкие буквы. Нина отдала находку начальнику своего участка, та окликнула руководителя экспедиции, академика Арциховского, и показала ему грамоту из своих рук.
Валентин Лаврентьевич Янин, ученик и преемник Арциховского, описывает следующую сцену так: «Он застыл прямо на месте раскопа с поднятым пальцем и около минуты, задыхаясь, не мог произнести ни слова, а потом не своим голосом выкрикнул: „Премия — сто рублей!“ И потом: „Я этой находки ждал двадцать лет!“».
А затем, как вспоминала Нина Акулова: «Тут такое началось, как будто человек народился»
27 июля 1951 года археологи нашли вторую грамоту, 28-го — третью, а на следующей неделе — еще три. За первое лето на раскопе в Великом Новгороде было найдено 10 грамот. В следующие несколько лет археологи находили по 60–70 свитков за сезон. Все они залегали в земле на разных слоях, то есть написаны и выброшены были с разницей в 100, 200 и 300 лет.
Первая грамота — одна из самых длинных: 13 строк, каждая по 38 сантиметров. В ней перечислены сёла, жители которых платили повинности в пользу некоего Фомы, — повинности тоже описаны достаточно подробно. Вторая грамота — примерно такая же, деловой документ, перечисление повинностей, которые должны были заплатить новгородцам карелы — не в деньгах и продуктах, а в мехах. И, наконец, третья грамота оказалась про жизнь. Вот ее текст:
«Поклон от Грикши к Есифу. Прислав Онанья, молви… Яз ему отвечал: на рекл ми Есиф варити перевары ни на кого. Он прислал к Федосьи: вари ты пив, седишь на безатьщине, не варишь жито…»
Всего несколько предложений, но в них — целая история. Около семисот лет назад житель Новгорода по имени Грикша, приказчик землевладельца Есифа, написал хозяину письмо. В котором рассказал, что к Федосье, зависимой от Есифа крестьянке, пришел некто Онанья и потребовал, чтобы она варила для него пиво. Федосья «сидишь на безатьщине» — то есть пользуется участком земли, на котором раньше жил человек, варивший пиво в пользу Онаньи.
Еще в начале XX века многие историки были уверены, что грамотность в Древней Руси была уделом исключительно бояр, купцов и церковников. 550 грамот, найденные в первые 25 лет ежегодных новгородских раскопок, полностью опровергли эту гипотезу.
Выяснилось, что письма были привычным средством общения среди обычных людей — распространенным способом беседовать на расстоянии или запоминать то, что сложно удержать в памяти надолго. Феодалы писали своим управляющим, ростовщики фиксировали имена должников, ремесленники переписывались с заказчиками, дети писали родителям, родители — детям, а жёны — мужьям. Так, в грамоте № 377, написанной в середине XIII века, говорится следующее:
«От Микити к Улиааниц. Пойди за мьне. Яз тебе хоцю, а ты мене. А на о послух Игнат Моисиев…»
Это обрывок первого дошедшего до нас брачного контракта. Микита просит Ульяницу выйти за него замуж, здесь же называя Игната Моисеевича свидетелем со стороны жениха.
Любопытно, что среди всех новгородских грамот богослужебные тексты составляют всего несколько процентов. Остальное — жизнь, быт, деньги, любовь и детские рисунки.
28 ярусов истории в идеальном состоянии
Главный секрет сохранности новгородских берестяных грамот — повышенная влажность нижних слоев здешней почвы. На воздухе береста быстро коробится, трескается и разрушается. Но попадая во влажную среду, в которой полностью отсутствует воздух, она становится практически вечной — как и любое органическое вещество. Бревна, найденные на месте раскопов в Великом Новгороде, и сейчас можно использовать для постройки домов — несмотря на то, что они пролежали под землей 800 лет.
Новгород почти на всей его площади подстилают слои плотной водонепроницаемой глины, поэтому влага талых снегов и дождей до отказа насыщала его почву. Мостовые в городе сооружали из толстых сосновых плах, которые возвышались над остальной улицей. Когда грязь доходила до их уровня, поверх старого укладывался новый настил. Обычно это происходило через 20–25 лет.
Так за 550 лет образования древнейшего культурного слоя здесь настелили 28 ярусов мостовых
Но в XVII или XVIII веке новгородцы построили разветвленную систему деревянных водоотводов — дренажей, которые осушили верхние слои, отводя лишнюю воду в реку Волхов. Из-за этого в подземных слоях открылся доступ воздуху, а вместе с ним и микроорганизмам, способствующим разрушению органики. Поэтому находок, которые датируются XVII веком и позже, в Новгороде гораздо меньше, чем предметов и грамот, попавших в землю с X по XV век.
Грамоты — это, как правило, не просто куски сырой бересты. Для письма кору специально подготавливали: варили в воде для большей эластичности, расслаивали, убирая грубые слои. Лист бересты для письма чаще всего обрезался и имел ровные прямые углы. Писали на бересте всегда с внутренней стороны — той, которая оказывается снаружи, когда лист сворачивается в свиток.
До лета 1951 года все найденные археологами берестяные грамоты были написаны чернилами, сохранившимися, по сути, чудом: чернила под землей долго не живут. А о том, что древние новгородцы писали на бересте заостренным предметом, историки даже не думали, хотя регулярно находили на раскопах костяные, металлические или деревянные стержни с лопаточкой и отверстием (для подвешивания к поясу) на другом конце. Их называли то «булавками», то «инструментами для обработки кожи», то «ложечками для причастия», то «обломками браслетов». А оказалось, что это писала, которые носили с собой новгородцы всех возрастов и сословий.
«Поклон от Онфима к Даниле»
Первая грамота, которая позволила предположить, что в Великом Новгороде существовали школы, где детей учили читать и писать, была найдена в 1952 году. На ней неуверенным почерком нацарапано начало азбуки: «АБВГДЕЖЗ». Потом писавший запутался и вместо букв стал изображать какие-то их подобия.
Четыре года спустя, 13 июля 1956-го, археологическую экспедицию ждало настоящее открытие. В этот день ученые впервые познакомились с жизнью и творчеством мальчика Онфима — маленького новгородца, который учился писать между 1224 и 1238 годом. Онфим в одном месте выбросил целую пачку берестяных листов, которые использовал как тетради и альбомы для рисования, — археологи нашли их практически нетронутыми.
13 и 14 июля вообще получились очень продуктивными: за два дня было распарено, вымыто и развернуто 17 берестяных лент. 16 из них обнаружили примерно на 10 квадратных метрах.
Первая грамота (№ 199), принадлежащая перу Онфима, строго говоря, вообще не грамота: это два донышка от отслужившего берестяного туеска, исписанные с обеих сторон буквами алфавита и складами (сочетание согласная — гласная, так дети учились писать и понимать написанное вплоть до начала XX века). Онфим уже умел писать — об этом свидетельствует надпись, сделанная рядом с алфавитом: «Поклон от Онфима к Даниле».
Данила, которому предназначался поклон, скорее всего, сидел в этот момент рядом с Онфимом
А фраза, вероятно, была подсмотрена автором в каком-нибудь взрослом деловом письме: это классическое начало переписки в Древнем Новгороде. Еще на донышке нарисован страшный зверь с торчащими ушами, загнутым хвостом, стрелой во рту и подписью: «Я звере» («Я зверь»).
Если первая грамота позволяла лишь предположить, что автора звали Онфимом, то вторая (№ 200) точно это доказала. На ней тоже рисунок: всадник на лошади, который чем-то вроде копья разит поверженного наземь врага. И подпись: «Онфиме». То есть Онфим, как и все мальчишки его возраста, представлял себя храбрым воином с копьем и на коне: он изобразил себя героем-победителем и на всякий случай написал рядом с картинкой свое имя.
Грамота № 202 сообщает о том, что умеющий писать Онфим еще не умеет считать: на руках нарисованных им человечков разное количество пальцев, от трех до восьми. Такие человечки с руками-граблями встречаются и на других его грамотах, это своего рода фирменный стиль Онфима, иногда напоминающий технику американского художника-неоэкпрессиониста Жан-Мишеля Баския.
Рядом надпись «На Домире взятие доложзиве» («На Домире взять, доложив») — это выписка из другого взрослого документа, расписки о взимании долгов. Вполне возможно, что новгородские школьники часто практиковались в письме, переписывая деловые документы родителей.
Валентин Янин, который много лет руководил новгородской экспедицией, замечает: «В этой грамоте хорошо чувствуется, как Онфим набил себе руку в переписывании азбуки. В слово „доложив“ он вставил лишнюю букву, получилось „доложзив“. Он так привык в своей азбуке писать „з“ после „ж“, что рука сама сделала заученное движение».
В грамоте № 203 Онфим записал фразу: «Господи, помози рабу своему Онфиму». Вероятно, это была одна из первых фраз, с которых дети начинали осваивать письмо. И здесь стоит рассказать об одном важном открытии. Дело в том, что стены многих новгородских церквей исписаны так называемыми граффити — надписями, процарапанными в местах, где во время службы помещались не церковники, а молящиеся. То есть, чтобы скрасить время службы, горожане доставали из кожаных чехлов свои писала и царапали стены. Иногда фразы были благочестивыми («Господи, помози рабу своему»), но чаще всего деловыми или написанными просто так, от нечего делать. Например, на одном из столбов церкви Спаса на Нередице нацарапано: «На Лукин день взяла проскурница пшеницю». Еще это могли быть картинки в стиле Онфима или в его же стиле азбука.
Валентин Янин полагает, что фраза «Господи, помози рабу своему Онфиму» нацарапана Онфимом не потому, что он был благочестивым мальчиком, а потому, что он любил учиться и постоянно воспроизводил полученные знания — писал не для учителя, а для себя. Точный возраст Онфима установить нельзя — но, судя по всему, ему 6 или 7 лет. Эта версия подтверждается некоторыми свидетельствами, сохранившимися в ранее известных источниках: во многих средневековых житиях святых часто говорится об обучении грамоте «на седьмом году».
Семь грамот из пачки Онфима вообще без слов и букв — на них только рисунки. На одном — очень длинная лошадь, на которой сидят два всадника (скорее всего, Онфим часто ездил на коне вместе с отцом); другой рисунок — батальная сцена: три всадника с колчанами, летящие стрелы, убитые враги на земле; еще один — два человека, один из которых огромный, плечистый, с огромной головой и глазами, похожий на кошмарное видение. На пятом рисунке — два воина в шлемах, изображенных в полном соответствии с археологически известными шлемами XIII века.
Памятник Онфиму в Великом Новгороде
Shutterstock / NOVGORODEC
Культурный слой глубиной 7 метров
Новгород, один из крупнейших центров Древней Руси, не был княжеством (то есть монархией), как Москва, Киев и Владимир. Он был республикой и одним из центров международной торговли. Новгород активно торговал с Германией, Швецией, Англией, Бельгией — здесь располагалась одна из крупнейших контор Ганзейского союза — купеческого объединения, в который в годы расцвета входило около 100 европейских городов.
В Средние века Новгород делился на пять концов — самоуправляющихся поселков: Плотницкий, Лавинский, Людин, Загородский и Неревский. Всё это были государства в государстве — их жители вместе решали вопросы совместного управления и постоянно друг с другом враждовали.
Новгородские раскопки под руководством академика Арциховского начались в 1932 году и с перерывами продолжались шесть сезонов. После войны работы возобновлялись в 1947 и 1949 годах.
Основной целью экспедиции 1951 года было изучение типичной новгородской городской усадьбы. Ученые собирались восстановить ее планировку, назначение разных типов построек и по возможности проследить историю. Раскопки начались на участке, ограниченном улицами Дмитриевской, Садовой, Тихвинской и Декабристов. В 1951 году это был просто пустырь с кусками арматуры и строительным мусором. Во время войны Великий Новгород был практически уничтожен, поэтому археологи старались успеть сделать свое дело до того, как придут строители. В 1951 году вдоль Дмитриевской улицы, расположенной в Неревском конце древнего города, выкопали глубокую канаву для укладки водопроводных труб, и там обнаружился культурный слой глубиной 7 метров. Раскоп, сделанный на этом месте, тоже назвали Неревским.
Культурный слой — это земля, которая нарастает на местах человеческой жизнедеятельности. Человек строит дом, бросая на этом месте щепки; топит печь, выгребая золу; ест мясо, бросая под ноги кости; разбил горшок — черепки втоптал в грязь; порвался сапог — выбросил подметку; сгорел дом — засыпал пепелище песком, сохранив обгорелые бревна, на том же месте построил новый дом. Так из года в год происходит образование культурного слоя. Мощь его зависит от двух факторов: активности жизнедеятельности и степени сохранности в почве органических веществ.
На Неревском конце степень сохранности органики идеальна. Тут культурный слой не гнил веками и нарастал примерно по сантиметру в год. С середины X века до конца XV он вырос на 5,5 метра, за следующие 400 лет — еще на 2 метра.
Новгородские берестяные грамоты — одно из крупнейших археологических открытий XX века. Благодаря им мы узнали, как люди, жившие 500 или 800 лет назад, писали о своей жизни и ежедневных делах — о том, что никогда не попадало ни в какие церковные или государственные книги, главный источник исторической информации.
При подготовке статьи использованы материалы из книги «Я послал тебе бересту…» Валентина Лаврентьевича Янина.